После посещения дворца, в котором уже пылали светильники и
факелы, в котором шла праздничная суета, молодой человек пошел еще бодрее, еще
радостнее и заспешил обратно в Нижний Город. На том самом углу, где улица
вливалась в базарную площадь, в кипении и толчее его обогнала как бы танцующей
походкой идущая легкая женщина в черном покрывале, накинутом на самые глаза.
Обгоняя молодого красавца, эта женщина на мгновение откинула покрывало повыше,
метнула в сторону молодого человека взгляд, но не только не замедлила шага, а
ускорила его, как будто бы пытаясь скрыться от того, кого она обогнала.
Молодой человек не только заметил эту женщину, нет, он узнал
ее, а узнав, вздрогнул, остановился, в недоумении глядя ей в спину, и тотчас же
пустился ее догонять. Едва не сбив с ног какого-то прохожего с кувшином в
руках, молодой человек догнал женщину и, тяжело дыша от волнения, окликнул ее:
– Низа!
Женщина повернулась, прищурилась, причем на лице ее
выразилась холодная досада, и сухо ответила по-гречески:
– Ах, это ты, Иуда? А я тебя не узнала сразу. Впрочем, это
хорошо. У нас есть примета, что тот, кого не узнают, станет богатым...
Волнуясь до того, что сердце стало прыгать, как птица под
черным покрывалом, Иуда спросил прерывающимся шепотом, опасаясь, чтобы не услышали
прохожие:
– Куда же ты идешь, Низа?
– А зачем тебе это знать? – ответила Низа, замедляя шаг и
надменно глядя на Иуду.
Тогда в голосе Иуды послышались какие-то детские интонации,
он зашептал растерянно:
– Но как же?.. Ведь мы же условились. Я хотел зайти к тебе.
Ты сказала, что весь вечер будешь дома...
– Ах нет, нет, – ответила Низа и капризно выставила вперед
нижнюю губу, отчего Иуде показалось, что ее лицо, самое красивое лицо, какое он
когда-либо видел в жизни, стало еще красивее, – мне стало скучно. У вас
праздник, а что же прикажешь делать мне? Сидеть и слушать, как ты вздыхаешь на
террасе? И бояться к тому же, что служанка расскажет об этом мужу? Нет, нет, и
я решила уйти за город слушать соловьев.
– Как за город? – спросил растерявшийся Иуда, – одна?
– Конечно, одна, – ответила Низа.
– Позволь мне сопровождать тебя, – задыхаясь, попросил Иуда.
Мысли его помутились, он забыл про все на свете и смотрел молящими глазами в
голубые, а теперь казавшиеся черными глаза Низы.
Низа ничего не ответила и прибавила шагу.
– Что же ты молчишь, Низа? – жалобно спросил Иуда, ровняя по
ней свой шаг.
– А мне не будет скучно с тобой? – вдруг спросила Низа и
остановилась. Тут мысли Иуды совсем смешались.
– Ну, хорошо, – смягчилась наконец Низа, – пойдем.
– А куда, куда?
– Погоди... зайдем в этот дворик и условимся, а то я боюсь,
что кто-нибудь из знакомых увидит меня и потом скажут, что я была с любовником
на улице.
И тут на базаре не стало Низы и Иуды. Они шептались в
подворотне какого-то двора.
– Иди в масличное имение, – шептала Низа, натягивая
покрывало на глаза и отворачиваясь он какого-то человека, который с ведром
входил в подворотню, – в Гефсиманию, за Кедрон, понял?
– Да, да, да.
– Я пойду вперед, – продолжала Низа, – но ты не иди по моим
пятам, а отделись от меня. Я уйду вперед... Когда перейдешь поток... ты знаешь,
где грот?
– Знаю, знаю...
– Пойдешь мимо масличного жома вверх и поворачивай к гроту.
Я буду там. Но только не смей идти сейчас же за мной, имей терпение, подожди
здесь. – И с этими словами Низа вышла из подворотни, как будто и не говорила с
Иудой.
Иуда простоял некоторое время один, стараясь собрать
разбегающиеся мысли. В числе их была мысль о том, как он объяснит свое
отсутствие на праздничной трапезе у родных. Иуда стоял и придумывал какую-то
ложь, но в волнении ничего как следует не обдумал и не приготовил, и его ноги
сами без его воли вынесли его из подворотни вон.
Теперь он изменил свой путь, он не стремился уже в Нижний
Город, а повернулся обратно к дворцу Каифы. Теперь Иуда плохо видел окружающее.
Праздник уже вошел в город. Теперь вокруг Иуды в окнах не только сверкали огни,
но уже слышались славословия. Последние опоздавшие гнали осликов, подхлестывали
их, кричали на них. Ноги сами несли Иуду, и он не заметил, как мимо него пролетели
мшистые страшные башни Антония, он не слышал трубного рева в крепости, никакого
внимания не обратил на конный римский патруль с факелом, залившим тревожным
светом его путь. Пройдя башню, Иуда, повернувшись, увидел, что в страшной
высоте над храмом зажглись два гигантских пятисвечия. Но и их Иуда разглядел
смутно, ему показалось, что над Ершалаимом засветились десять невиданных по
размерам лампад, спорящих со светом единственной лампады, которая все выше
подымалась над Ершалаимом, – лампады луны. Теперь Иуде ни до чего не было дела,
он стремился к Гефсиманским воротам, он хотел поскорее покинуть город. По
временам ему казалось, что впереди него, среди спин и лиц прохожих, мелькает
танцующая фигурка, ведет его за собой. Но это был обман – Иуда понимал, что
Низа значительно обогнала его. Иуда пробежал мимо меняльных лавок, попал
наконец к Гефсиманским воротам. В них, горя от нетерпения, он все-таки вынужден
был задержаться. В город входили верблюды, вслед за ними въехал военный
сирийский патруль, который Иуда мысленно проклял...
Но все кончается. Нетерпеливый Иуда был уже за городской
стеной. На левой руке у себя Иуда увидел маленькое кладбище, возле него
несколько полосатых шатров богомольцев. Пересекши пыльную дорогу, заливаемую
луной, Иуда устремился к Кедронскому потоку, с тем чтобы его пересечь. Вода
тихо журчала у Иуды под ногами. Перепрыгивая с камня на камень, он наконец
выбрался на противоположный гефсиманский берег и с великой радостью увидел, что
дорога над садами здесь пуста. Невдалеке уже виднелись полуразрушенные ворота
масличного имения.
После душного города Иуду поразил одуряющий запах весенней
ночи. Из сада через ограду выливалась волна запахов миртов и акаций с
гефсиманских полян.
