Маргарита сразу узнала его, простонала, всплеснула руками и
подбежала к нему. Она целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и
долго сдерживаемые слезы теперь бежали ручьями по ее лицу. Она произносила
только одно слово, бессмысленно повторяя его:
– Ты... ты, ты...
Мастер отстранил ее от себя и глухо сказал:
– Не плачь, Марго, не терзай меня. Я тяжко болен. – Он
ухватился за подоконник рукою, как бы собираясь вскочить на него и бежать,
оскалил зубы, всматриваясь в сидящих, и закричал: – Мне страшно, Марго! У меня
опять начались галлюцинации.
Рыдания душили Маргариту, она шептала, давясь словами:
– Нет, нет, нет, не бойся ничего! Я с тобою! Я с тобою!
Коровьев ловко и незаметно подпихнул к мастеру стул, и тот
опустился на него, а Маргарита бросилась на колени, прижалась к боку больного и
так затихла. В своем волнении она не заметила, что нагота ее как-то внезапно
кончилась, на ней теперь был шелковый черный плащ. Больной опустил голову и
стал смотреть в землю угрюмыми больными глазами.
– Да, – заговорил после молчания Воланд, – его хорошо
отделали. – Он приказал Коровьеву: – Дай-ка, рыцарь, этому человеку чего-нибудь
выпить.
Маргарита упрашивала мастера дрожащим голосом:
– Выпей, выпей. Ты боишься? Нет, нет, верь мне, что тебе
помогут.
Больной взял стакан и выпил то, что было в нем, но рука его
дрогнула, и опустевший стакан разбился у его ног.
– К счастью! К счастью! – зашептал Коровьев Маргарите, –
смотрите, он уже приходит в себя.
Действительно, взор больного стал уже не так дик и
беспокоен.
– Но это ты, Марго? – спросил лунный гость.
– Не сомневайся, это я, – ответила Маргарита.
– Еще! – приказал Воланд.
После того, как мастер осушил второй стакан, его глаза стали
живыми и осмысленными.
– Ну вот, это другое дело, – сказал Воланд, прищуриваясь, –
теперь поговорим. Кто вы такой?
– Я теперь никто, – ответил мастер, и улыбка искривила его
рот.
– Откуда вы сейчас?
– Из дома скорби. Я – душевнобольной, – ответил пришелец.
Этих слов Маргарита не вынесла и заплакала вновь. Потом,
вытерев глаза, она вскричала:
– Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас
предупреждаю об этом. Вылечите его, он стоит этого.
– Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, – спросил у
пришедшего Воланд, – у кого вы находитесь?
– Знаю, – ответил мастер, – моим соседом в сумасшедшем доме
был этот мальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.
– Как же, как же, – отозвался Воланд, – я имел удовольствие
встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня
не свел с ума, доказывая мне, что меня нету! Но вы-то верите, что это
действительно я?
– Приходится верить, – сказал пришелец, – но, конечно,
гораздо спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня, –
спохватившись, прибавил мастер.
– Ну, что же, если спокойнее, то и считайте, – вежливо
ответил Воланд.
– Нет, нет, – испуганно говорила Маргарита и трясла мастера
за плечо, – опомнись! Перед тобою действительно он!
Кот ввязался и тут:
– А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внимание
на мой профиль в лунном свете, – кот полез в лунный столб и хотел еще что-то
говорить, но его попросили замолчать, и он, ответив: – Хорошо, хорошо, готов
молчать. Я буду молчаливой галлюцинацией, – замолчал.
– А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? –
спросил Воланд.
Тот усмехнулся и сказал:
– Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о
том романе, который я написал.
– О чем роман?
– Роман о Понтии Пилате.
Тут опять закачались и запрыгали язычки свечей, задребезжала
посуда на столе, Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и
смехом этим никого не удивил. Бегемот почему-то зааплодировал.
– О чем, о чем? О ком? – заговорил Воланд, перестав
смеяться. – Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы?
Дайте-ка посмотреть, – Воланд протянул руку ладонью кверху.
– Я, к сожалению, не могу этого сделать, – ответил мастер, –
потому что я сжег его в печке.
– Простите, не поверю, – ответил Воланд, – этого быть не
может. Рукописи не горят. – Он повернулся к Бегемоту и сказал: – Ну-ка,
Бегемот, дай сюда роман.
Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он
сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал
Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез:
– Вот она, рукопись! Вот она!
Она кинулась к Воланду и восхищенно добавила:
– Всесилен, всесилен!
Воланд взял в руки поданный ему экземпляр, повернул его,
отложил в сторону и молча, без улыбки уставился на мастера. Но тот неизвестно
отчего впал в тоску и беспокойство, поднялся со стула, заломил руки и,
обращаясь к далекой луне, вздрагивая, начал бормотать:
– И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О
боги, боги...
Маргарита вцепилась в больничный халат, прижалась к нему и
сама начала бормотать в тоске и слезах:
– Боже, почему же тебе не помогает лекарство?
– Ничего, ничего, ничего, – шептал Коровьев, извиваясь возле
мастера, – ничего, ничего... Еще стаканчик, и я с вами за компанию.
И стаканчик подмигнул, блеснул в лунном свете, и помог этот
стаканчик. Мастера усадили на место, и лицо больного приняло спокойное
выражение.
– Ну, теперь все ясно, – сказал Воланд и постучал длинным
пальцем по рукописи.
– Совершенно ясно, – подтвердил кот, забыв свое обещание
стать молчаливой галлюцинацией, – теперь главная линия этого опуса ясна мне
насквозь. Что ты говоришь, Азазелло? – обратился он к молчащему Азазелло.
– Я говорю, – прогнусил тот, – что тебя хорошо было бы
утопить.
