Глава 24
Извлечение мастера
В спальне Воланда все оказалось, как было до бала. Воланд в
сорочке сидел на постели, и только Гелла не растирала ему ногу, а на столе,
там, где раньше играли в шахматы, накрывала ужин. Коровьев и Азазелло, сняв
фраки, сидели у стола, и рядом с ними, конечно, помещался кот, не пожелавший
расстаться со своим галстуком, хоть тот и превратился в совершеннейшую грязную
тряпку. Маргарита, шатаясь, подошла к столу и оперлась на него. Тогда Воланд
поманил ее, как и тогда, к себе и показал, чтобы она села рядом.
– Ну что, вас очень измучили? – спросил Воланд.
– О нет, мессир, – ответила Маргарита, но чуть слышно.
– Ноблесс оближ, – заметил кот и налил Маргарите какой-то
прозрачной жидкости в лафитный стакан.
– Это водка? – слабо спросила Маргарита.
Кот подпрыгнул на стуле от обиды.
– Помилуйте, королева, – прохрипел он, – разве я позволил бы
себе налить даме водки? Это чистый спирт!
Маргарита улыбнулась и сделала попытку отодвинуть от себя
стакан.
– Смело пейте, – сказал Воланд, и Маргарита тотчас взяла
стакан в руки. – Гелла, садись, – приказал Воланд и объяснил Маргарите: – Ночь
полнолуния – праздничная ночь, и я ужинаю в тесной компании приближенных и
слуг. Итак, как чувствуете вы себя? Как прошел этот утомительный бал?
– Потрясающе! – затрещал Коровьев, – все очарованы,
влюблены, раздавлены, сколько такта, сколько умения, обаяния и шарма!
Воланд молча поднял стакан и чокнулся с Маргаритой.
Маргарита покорно выпила, думая, что тут же ей и будет конец от спирта. Но
ничего плохого не произошло. Живое тепло потекло по ее животу, что-то мягко
стукнуло в затылок, вернулись силы, как будто она встала после долгого
освежающего сна, кроме того, почувствовала волчий голод. И при воспоминании о
том, что она не ела ничего со вчерашнего утра, он еще более разгорелся. Она
стала жадно глотать икру.
Бегемот отрезал кусок ананаса, посолил его, поперчил, съел и
после этого так залихватски тяпнул вторую стопку спирта, что все
зааплодировали.
После второй стопки, выпитой Маргаритой, свечи в канделябрах
разгорелись поярче, и в камине прибавилось пламени. Никакого опьянения
Маргарита не чувствовала, кусая белыми зубами мясо, Маргарита упивалась текущим
из него соком и в то же время смотрела, как Бегемот намазывает горчицей
устрицу.
– Ты еще винограду сверху положи, – тихо сказала Гелла,
пихнув в бок кота.
– Попрошу меня не учить, – ответил Бегемот, – сиживал за
столом, не беспокойтесь, сиживал!
– Ах, как приятно ужинать вот этак, при камельке, запросто,
– дребезжал Коровьев, – в тесном кругу...
– Нет, Фагот, – возражал кот, – бал имеет свою прелесть и
размах.
– Никакой прелести в нем нет и размаха тоже, а эти дурацкие
медведи, а также и тигры в баре своим ревом едва не довели меня до мигрени, –
сказал Воланд.
– Слушаю, мессир, – сказал кот, – если вы находите, что нет
размаха, и я немедленно начну придерживаться того же мнения.
– Ты смотри! – ответил на это Воланд.
– Я пошутил, – со смирением сказал кот, – а что касается
тигров, то я велю их зажарить.
– Тигров нельзя есть, – сказала Гелла.
– Вы полагаете? Тогда прошу послушать, – отозвался кот и,
жмурясь от удовольствия, рассказал о том, как однажды он скитался в течение
девятнадцати дней в пустыне и единственно, чем питался, это мясом убитого им
тигра. Все с интересом прослушали это занимательное повествование, а когда
Бегемот кончил его, все хором воскликнули:
– Вранье!
– И интереснее всего в этом вранье то, – сказал Воланд, –
что оно – вранье от первого до последнего слова.
– Ах так? Вранье? – воскликнул кот, и все подумали, что он
начнет протестовать, но он только тихо сказал: – История рассудит нас.
– А скажите, – обратилась Марго, оживившаяся после водки, к
Азазелло, – вы его застрелили, этого бывшего барона?
– Натурально, – ответил Азазелло, – как же его не
застрелить? Его обязательно надо было застрелить.
– Я так взволновалась! – воскликнула Маргарита, – это
случилось так неожиданно.
– Ничего в этом нет неожиданного, – возразил Азазелло, а
Коровьев завыл и заныл:
– Как же не взволноваться? У меня у самого поджилки
затряслись! Бух! Раз! Барон на бок!
– Со мной едва истерика не сделалась, – добавил кот,
облизывая ложку с икрой.
– Вот что мне непонятно, – говорила Маргарита, и золотые
искры от хрусталя прыгали у нее в глазах, – неужели снаружи не было слышно
музыки и вообще грохота этого бала?
– Конечно не было слышно, королева, – объяснил Коровьев, –
это надо делать так, чтобы не было слышно. Это поаккуратнее надо делать.
– Ну да, ну да... А то ведь дело в том, что этот человек на
лестнице... Вот когда мы проходили с Азазелло... И другой у подъезда... Я
думаю, что он наблюдал за вашей квартирой...
– Верно, верно! – кричал Коровьев, – верно, дорогая
Маргарита Николаевна! Вы подтверждаете мои подозрения. Да, он наблюдал за
квартирой. Я сам было принял его за рассеянного приват-доцента или влюбленного,
томящегося на лестнице, но нет, нет! Что-то сосало мое сердце! Ах! Он наблюдал
за квартирой! И другой у подъезда тоже! И тот, что был в подворотне, то же
самое!
– А вот интересно, если вас придут арестовывать? – спросила
Маргарита.
– Непременно придут, очаровательная королева, непременно! –
отвечал Коровьев, – чует сердце, что придут, не сейчас, конечно, но в свое
время обязательно придут. Но полагаю, что ничего интересного не будет.
– Ах, как я взволновалась, когда этот барон упал, – говорила
Маргарита, по-видимому, до сих пор переживая убийство, которое она видела
впервые в жизни. – Вы, наверное, хорошо стреляете?
– Подходяще, – ответил Азазелло.
– А на сколько шагов? – задала Маргарита Азазелло не совсем
ясный вопрос.
– Во что, смотря по тому, – резонно ответил Азазелло, – одно
дело попасть молотком в стекло критику Латунскому и совсем другое дело – ему же
в сердце.
– В сердце! – воскликнула Маргарита, почему-то берясь за
свое сердце, – в сердце! – повторила она глухим голосом.
