Она в сопровождении Коровьева опять оказалась в бальном
зале, но теперь в нем не танцевали, и гости несметной толпой теснились между
колоннами, оставив свободной середину зала. Маргарита не помнила, кто помог ей
подняться на возвышение, появившееся посередине этого свободного пространства
зала. Когда она взошла на него, она, к удивлению своему, услышала, как где-то
бьет полночь, которая давным-давно, по ее счету, истекла. С последним ударом
неизвестно откуда слышавшихся часов молчание упало на толпы гостей. Тогда
Маргарита опять увидела Воланда. Он шел в окружении Абадонны, Азазелло и еще
нескольких похожих на Абадонну, черных и молодых. Маргарита теперь увидела, что
напротив ее возвышения было приготовлено другое возвышение для Воланда. Но он
им не воспользовался. Поразило Маргариту то, что Воланд вышел в этот последний
великий выход на балу как раз в том самом виде, в каком был в спальне. Все та
же грязная заплатанная сорочка висела на его плечах, ноги были в стоптанных
ночных туфлях. Воланд был со шпагой, но этой обнаженной шпагой он пользовался
как тростью, опираясь на нее. Прихрамывая, Воланд остановился возле своего
возвышения, и сейчас же Азазелло оказался перед ним с блюдом в руках, и на этом
блюде Маргарита увидела отрезанную голову человека с выбитыми передними зубами.
Продолжала стоять полнейшая тишина, и ее прервал только один раз далеко послышавшийся,
непонятный в этих условиях звонок, как бывает с парадного хода.
– Михаил Александрович, – негромко обратился Воланд к
голове, и тогда веки убитого приподнялись, и на мертвом лице Маргарита,
содрогнувшись, увидела живые, полные мысли и страдания глаза. – Все сбылось, не
правда ли? – продолжал Воланд, глядя в глаза головы, – голова отрезана
женщиной, заседание не состоялось, и живу я в вашей квартире. Это – факт. А
факт – самая упрямая в мире вещь. Но теперь нас интересует дальнейшее, а не
этот уже свершившийся факт. Вы всегда были горячим проповедником той теории,
что по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он превращается в золу и
уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они
и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна
и остроумна. Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и
такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы
уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь,
выпить за бытие. – Воланд поднял шпагу. Тут же покровы головы потемнели и
съежились, потом отвалились кусками, глаза исчезли, и вскоре Маргарита увидела
на блюде желтоватый, с изумрудными глазами и жемчужными зубами, на золотой
ноге, череп. Крышка черепа откинулась на шарнире.
– Сию секунду, мессир, – сказал Коровьев, заметив
вопросительный взгляд Воланда, – он предстанет перед вами. Я слышу в этой
гробовой тишине, как скрипят его лакированные туфли и как звенит бокал, который
он поставил на стол, последний раз в этой жизни выпив шампанское. Да вот и он.
Направляясь к Воланду, вступал в зал новый одинокий гость.
Внешне он ничем не отличался от многочисленных остальных гостей-мужчин, кроме
одного: гостя буквально шатало от волнения, что было видно даже издали. На его
щеках горели пятна, и глаза бегали в полной тревоге. Гость был ошарашен, и это
было вполне естественно: его поразило все, и главным образом, конечно, наряд
Воланда.
Однако встречен был гость отменно ласково.
– А, милейший барон Майгель, – приветливо улыбаясь,
обратился Воланд к гостю, у которого глаза вылезали на лоб, – я счастлив
рекомендовать вам, – обратился Воланд к гостям, – почтеннейшего барона Майгеля,
служащего зрелищной комиссии в должности ознакомителя иностранцев с
достопримечательностями столицы.
Тут Маргарита замерла, потому что узнала вдруг этого
Майгеля. Он несколько раз попадался ей в театрах Москвы и в ресторанах.
«Позвольте... – подумала Маргарита, – он, стало быть, что ли, тоже умер?» Но
дело тут же разъяснилось.
– Милый барон, – продолжал Воланд, радостно улыбаясь, – был
так очарователен, что, узнав о моем приезде в Москву, тотчас позвонил ко мне,
предлагая свои услуги по своей специальности, то есть по ознакомлению с
достопримечательностями. Само собою разумеется, что я был счастлив пригласить
его к себе.
В это время Маргарита видела, как Азазелло передал блюдо с
черепом Коровьеву.
– Да, кстати, барон, – вдруг интимно понизив голос,
проговорил Воланд, – разнеслись слухи о чрезвычайной вашей любознательности.
Говорят, что она, в сочетании с вашей не менее развитой разговорчивостью, стала
привлекать всеобщее внимание. Более того, злые языки уже уронили слово –
наушник и шпион. И еще более того, есть предположение, что это приведет вас к
печальному концу не далее, чем через месяц. Так вот, чтобы избавить вас от
этого томительного ожидания, мы решили прийти к вам на помощь, воспользовавшись
тем обстоятельством, что вы напросились ко мне в гости именно с целью
подсмотреть и подслушать все, что можно.
Барон стал бледнее, чем Абадонна, который был исключительно
бледен по своей природе, а затем произошло что-то странное. Абадонна оказался
перед бароном и на секунду снял свои очки. В тот же момент что-то сверкнуло в
руках Азазелло, что-то негромко хлопнуло как в ладоши, барон стал падать навзничь,
алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и жилет.
Коровьев подставил чашу под бьющуюся струю и передал наполнившуюся чашу
Воланду. Безжизненное тело барона в это время уже было на полу.
– Я пью ваше здоровье, господа, – негромко сказал Воланд и,
подняв чашу, прикоснулся к ней губами.
Тогда произошла метаморфоза. Исчезла заплатанная рубаха и
стоптанные туфли. Воланд оказался в какой-то черной хламиде со стальной шпагой
на бедре. Он быстро приблизился к Маргарите, поднес ей чашу и повелительно
сказал:
– Пей!
У Маргариты закружилась голова, ее шатнуло, но чаша
оказалась уже у ее губ, и чьи-то голоса, а чьи – она не разобрала, шепнули в
оба уха:
– Не бойтесь, королева... Не бойтесь, королева, кровь давно
ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья.
Маргарита, не раскрывая глаз, сделала глоток, и сладкий ток
пробежал по ее жилам, в ушах начался звон. Ей показалось, что кричат
оглушительные петухи, что где-то играют марш. Толпы гостей стали терять свой
облик. И фрачники и женщины распались в прах. Тление на глазах Маргариты
охватило зал, над ним потек запах склепа. Колонны распались, угасли огни, все
съежилось, и не стало никаких фонтанов, тюльпанов и камелий. А просто было, что
было – скромная гостиная ювелирши, и из приоткрытой в нее двери выпадала полоска
света. И в эту приоткрытую дверь и вошла Маргарита.
