– Кто дирижер? – отлетая, спросила Маргарита.
– Иоганн Штраус, – закричал кот, – и пусть меня повесят в
тропическом саду на лиане, если на каком-нибудь балу когда-либо играл такой
оркестр. Я приглашал его! И, заметьте, ни один не заболел и ни один не
отказался.
В следующем зале не было колонн, вместо них стояли стены
красных, розовых, молочно-белых роз с одной стороны, а с другой – стена
японских махровых камелий. Между этими стенами уже били, шипя, фонтаны, и
шампанское вскипало пузырями в трех бассейнах, из которых был первый –
прозрачно-фиолетовый, второй – рубиновый, третий – хрустальный. Возле них
метались негры в алых повязках, серебряными черпаками наполняя из бассейнов
плоские чаши. В розовой стене оказался пролом, и в нем на эстраде кипятился
человек в красном с ласточкиным хвостом фраке. Перед ним гремел нестерпимо
громко джаз. Лишь только дирижер увидел Маргариту, он согнулся перед нею так,
что руками коснулся пола, потом выпрямился и пронзительно закричал:
– Аллилуйя!
Он хлопнул себя по коленке раз, потом накрест по другой –
два, вырвал из рук крайнего музыканта тарелку, ударил ею по колонне.
Улетая, Маргарита видела только, что виртуоз-джазбандист,
борясь с полонезом, который дул Маргарите в спину, бьет по головам
джазбандистов своей тарелкой и те приседают в комическом ужасе.
Наконец вылетели на площадку, где, как поняла Маргарита, ее
во тьме встречал Коровьев с лампадкой. Теперь на этой площадке глаза слепли от
света, льющегося из хрустальных виноградных гроздьев. Маргариту установили на
место, и под левой рукой у нее оказалась низкая аметистовая колонка.
– Руку можно будет положить на нее, если станет очень
трудно, – шептал Коровьев.
Какой-то чернокожий подкинул под ноги Маргарите подушку с
вышитым на ней золотым пуделем, и на нее она, повинуясь чьим-то рукам,
поставила, согнув в колене, свою правую ногу. Маргарита попробовала оглядеться.
Коровьев и Азазелло стояли возле нее в парадных позах. Рядом с Азазелло – еще
трое молодых людей, смутно чем-то напомнивших Маргарите Абадонну. В спину веяло
холодом. Оглянувшись, Маргарита увидела, что из мраморной стены сзади нее бьет
шипящее вино и стекает в ледяной бассейн. У левой ноги она чувствовала что-то
теплое и мохнатое. Это был Бегемот.
Маргарита была в высоте, и из-под ног ее вниз уходила
грандиозная лестница, крытая ковром. Внизу, так далеко, как будто бы Маргарита
смотрела обратным способом в бинокль, она видела громаднейшую швейцарскую с
совершенно необъятным камином, в холодную и черную пасть которого мог свободно
въехать пятитонный грузовик. Швейцарская и лестница, до боли в глазах залитая
светом, были пусты. Трубы теперь доносились до Маргариты издалека. Так
простояли неподвижно около минуты.
– Где же гости? – спросила Маргарита у Коровьева.
– Будут, королева, сейчас будут. В них недостатка не будет.
И, право, я предпочел бы рубить дрова, вместо того чтобы принимать их здесь на
площадке.
– Что рубить дрова, – подхватил словоохотливый кот, – я
хотел бы служить кондуктором в трамвае, а уж хуже этой работы нет ничего на
свете.
– Все должно быть готово заранее, королева, – объяснял
Коровьев, поблескивая глазом сквозь испорченный монокль. – Ничего не может быть
гаже, чем когда приехавший первым гость мыкается, не зная, что ему предпринять,
а его законная мегера шепотом пилит его за то, что они приехали раньше всех.
Такие балы надо выбрасывать на помойку, королева.
– Определенно на помойку, – подтвердил кот.
– До полуночи не более десяти секунд, – добавил Коровьев, –
сейчас начнется.
Эти десять секунд показались Маргарите чрезвычайно длинными.
По-видимому, они истекли уже, и ровно ничего не произошло. Но тут вдруг что-то
грохнуло внизу в громадном камине, и из него выскочила виселица с болтающимся
на ней полурассыпавшимся прахом. Этот прах сорвался с веревки, ударился об пол,
и из него выскочил черноволосый красавец во фраке и в лакированных туфлях. Из
камина выбежал полуистлевший небольшой гроб, крышка его отскочила, и из него
вывалился другой прах. Красавец галантно подскочил к нему и подал руку
калачиком, второй прах сложился в нагую вертлявую женщину в черных туфельках и
с черными перьями на голове, и тогда оба, и мужчина и женщина, заспешили вверх
по лестнице.
– Первые! – воскликнул Коровьев, – господин Жак с супругой.
Рекомендую вам, королева, один из интереснейших мужчин! Убежденный
фальшивомонетчик, государственный изменник, но очень недурной алхимик.
Прославился тем, – шепнул на ухо Маргарите Коровьев, – что отравил королевскую
любовницу. А ведь это не с каждым случается! Посмотрите, как красив!
Побледневшая Маргарита, раскрыв рот, глядела вниз и видела,
как исчезают в каком-то боковом ходу швейцарской и виселица и гроб.
– Я в восхищении, – заорал прямо в лицо поднявшемуся по
лестнице господину Жаку кот.
В это время внизу из камина появился безголовый, с
оторванною рукою скелет, ударился оземь и превратился в мужчину во фраке.
Супруга господина Жака уже становилась перед Маргаритою на
одно колено и, бледная от волнения, целовала колено Маргариты.
– Королева, – бормотала супруга господина Жака.
– Королева в восхищении, – кричал Коровьев.
– Королева... – тихо сказал красавец, господин Жак.
– Мы в восхищении, – завывал кот.
Молодые люди, спутники Азазелло, улыбаясь безжизненными, но
приветливыми улыбками, уже теснили господина Жака с супругою в сторону, к чашам
с шампанским, которые негры держали в руках. По лестнице поднимался вверх бегом
одинокий фрачник.
– Граф Роберт, – шепнул Маргарите Коровьев, – по-прежнему
интересен. Обратите внимание, как смешно, королева – обратный случай: этот был
любовником королевы и отравил свою жену.
– Мы рады, граф, – вскричал Бегемот.
Из камина подряд один за другим вывалились, лопаясь и
распадаясь, три гроба, затем кто-то в черной мантии, которого следующий
выбежавший из черной пасти ударил в спину ножом. Внизу послышался сдавленный
крик. Из камина выбежал почти совсем разложившийся труп. Маргарита зажмурилась,
и чья-то рука поднесла к ее носу флакон с белой солью. Маргарите показалось,
что это рука Наташи. Лестница стала заполняться. Теперь уже на каждой ступеньке
оказались, издали казавшиеся совершенно одинаковыми, фрачники и нагие женщины с
ними, отличавшиеся друг от друга только цветом перьев на головах и туфель.
