– Так где же он?
– Нету, – отвечал бухгалтер, все более бледнея и разводя
руками. И действительно, ни в папках бухгалтерии, ни у финдиректора, ни у
Лиходеева, ни у Варенухи никаких следов договора нет.
Как фамилия-то этого мага? Василий Степанович не знает, он
не был вчера на сеансе. Капельдинеры не знают, билетная кассирша морщила лоб,
морщила, думала, думала, наконец сказала:
– Во... Кажись, Воланд.
А может быть, и не Воланд? Может быть, и не Воланд, может
быть, Фаланд.
Выяснилось, что в бюро иностранцев ни о каком Воланде, а
равно также и Фаланде, маге, ровно ничего не слыхали.
Курьер Карпов сообщил, что будто бы этот самый маг
остановился на квартире у Лиходеева. На квартире, конечно, тотчас побывали.
Никакого мага там не оказалось. Самого Лиходеева тоже нет. Домработницы Груни
нету, и куда она девалась, никто не знает. Председателя правления Никанора
Ивановича нету, Пролежнева нету!
Выходило что-то совершенно несусветное: пропала вся головка
администрации, вчера был странный скандальный сеанс, а кто его проводил и по
чьему наущению – неизвестно.
А дело тем временем шло к полудню, когда должна была
открыться касса. Но об этом, конечно, не могло быть и разговора! На дверях
Варьете тут же был вывешен громадный кусок картона с надписью: «Сегодняшний
спектакль отменяется». В очереди началось волнение, начиная с головы ее, но,
поволновавшись, она все-таки стала разрушаться, и через час примерно от нее на
Садовой не осталось и следа. Следствие отбыло для того, чтобы продолжать свою
работу в другом месте, служащих отпустили, оставив только дежурных, и двери
Варьете заперли.
Бухгалтеру Василию Степановичу предстояло срочно выполнить
две задачи. Во-первых, съездить в комиссию зрелищ и увеселений облегченного
типа с докладом о вчерашних происшествиях, а во-вторых, побывать в финзрелищном
секторе для того, чтобы сдать вчерашнюю кассу – 21711 рублей.
Аккуратный и исполнительный Василий Степанович упаковал
деньги в газетную бумагу, бечевкой перекрестил пакет, уложил его в портфель и,
прекрасно зная инструкцию, направился, конечно, не к автобусу или трамваю, а к
таксомоторной стоянке.
Лишь только шоферы трех машин увидели пассажира, спешашего
на стоянку с туго набитым портфелем, как все трое из-под носа у него уехали
пустыми, почему-то при этом злобно оглядываясь.
Пораженный этим обстоятельством бухгалтер долгое время стоял
столбом, соображая, что бы это значило.
Минуты через три подкатила пустая машина, и лицо шофера
сразу перекосилось, лишь только он увидел пассажира.
– Свободна машина? – изумленно кашлянув, спросил Василий
Степанович.
– Деньги покажите, – со злобой ответил шофер, не глядя на
пассажира.
Все более поражаясь, бухгалтер, зажав драгоценный портфель
под мышкой, вытащил из бумажника червонец и показал его шоферу.
– Не поеду! – кратко сказал тот.
– Я извиняюсь... – начал было бухгалтер, но шофер его
перебил:
– Трешки есть?
Совершенно сбитый с толку бухгалтер вынул из бумажника две
трешки и показал шоферу.
– Садитесь, – крикнул тот и хлопнул по флажку счетчика так,
что чуть не сломал его. – Поехали.
– Сдачи, что ли, нету? – робко спросил бухгалтер.
– Полный карман сдачи! – заорал шофер, и в зеркальце
отразились его наливающиеся кровью глаза, – третий случай со мной сегодня. Да и
с другими то же было. Дает какой-то сукин сын червонец, я ему сдачи – четыре
пятьдесят... Вылез, сволочь! Минут через пять смотрю: вместо червонца бумажка с
нарзанной бутылки! – тут шофер произнес несколько непечатных слов. – Другой –
за Зубовской. Червонец. Даю сдачи три рубля. Ушел! Я полез в кошелек, а оттуда
пчела – тяп за палец! Ах ты!.. – шофер опять вклеил непечатные слова, – а
червонца нету. Вчера в этом Варьете (непечатные слова) какая-то гадюка –
фокусник сеанс с червонцами сделал (непечатные слова).
Бухгалтер обомлел, съежился и сделал такой вид, как будто и
самое слово «Варьете» он слышит впервые, а сам подумал: «Ну и ну!..»
Приехав куда нужно, расплатившись благополучно, бухгалтер
вошел в здание и устремился по коридору туда, где находился кабинет
заведующего, и уже по дороге понял, что попал не вовремя. Какая-то суматоха
царила в канцелярии зрелищной комиссии. Мимо бухгалтера пробежала курьерша со
сбившимся на затылок платочком и вытаращенными глазами.
– Нету, нету, нету, милые мои! – кричала она, обращаясь
неизвестно к кому, – пиджак и штаны тут, а в пиджаке ничего нету!
Она скрылась в какой-то двери, и тут же за ней послышались
звуки битья посуды. Из секретарской комнаты выбежал знакомый бухгалтеру
заведующий первым сектором комиссии, но был в таком состоянии, что бухгалтера
не узнал, и скрылся бесследно.
Потрясенный всем этим бухгалтер дошел до секретарской
комнаты, являвшейся преддверием кабинета председателя комиссии, и здесь
окончательно поразился.
Из-за закрытой двери кабинета доносился грозный голос,
несомненно пренадлежащий Прохору Петровичу – председателю комиссии. «Распекает,
что ли, кого?» – подумал смятенный бухгалтер и, оглянувшись, увидел другое: в
кожаном кресле, закинув голову на спинку, безудержно рыдая, с мокрым платком в
руке, лежала, вытянув ноги почти до середины секретарской, личный секретарь
Прохора Петровича – красавица Анна Ричардовна.
Весь подбородок Анны Ричардовна был вымазан губной помадой,
а по персиковым щекам ползли с ресниц потоки раскисшей краски.
Увидев, что кто-то вошел, Анна Ричардовна вскочила, кинулась
к бухгалтеру, вцепилась в лацканы его пиджака, стала трясти бухгалтера и
кричать:
– Слава богу! Нашелся хоть один храбрый! Все разбежались,
все предали! Идемте, идемте к нему, я не знаю, что делать! – И, продолжая
рыдать, она потащила бухгалтера в кабинет.
Попав в кабинет, бухгалтер первым долгом уронил портфель, и
все мысли в его голове перевернулись кверху ногами. И надо сказать, было от
чего.
