Глава 14
Слава петуху!
Не выдержали нервы, как говорится, и Римский не дождался
окончания составления протокола и бежал в свой кабинет. Он сидел за столом и
воспаленными глазами глядел на лежащие перед ним магические червонцы. Ум
финдиректора заходил за разум. Снаружи несся ровный гул. Публика потоками
выливалась из здания Варьете на улицу. До чрезвычайно обострившегося слуха
финдиректора вдруг донеслась отчетливая милицейская трель. Сама по себе она уж
никогда не сулит ничего приятного. А когда она повторилась и к ней на помощь
вступила другая, более властная и продолжительная, а затем присоединился и
явственно слышный гогот, и даже какое-то улюлюкание, финдиректор сразу понял,
что на улице совершилось еще что-то скандальное и пакостное. И что это, как бы
ни хотелось отмахнуться от него, находится в теснейшей связи с отвратительным
сеансом, произведенным черным магом и его помощниками. Чуткий финдиректор
нисколько не ошибся.
Лишь только он глянул в окно, выходящее на Садовую, лицо его
перекосилось, и он не прошептал, а прошипел:
– Я так и знал!
В ярком свете сильнейших уличных фонарей он увидел на
тротуаре внизу под собой даму в одной сорочке и панталонах фиолетового цвета.
На голове у дамы, правда, была шляпка, а в руках зонтик.
Вокруг этой дамы, находящейся в состоянии полного смятения,
то приседающей, то порывающейся бежать куда-то, волновалась толпа, издавая тот
самый хохот, от которого у финдиректора проходил по спине мороз. Возле дамы
метался какой-то гражданин, сдирающий с себя летнее пальто и от волнения никак
не справляющийся с рукавом, в котором застряла рука.
Крики и ревущий хохот донеслись и из другого места – именно
от левого подъезда, и, повернув туда голову, Григорий Данилович увидал вторую
даму, в розовом белье. Та прыгнула с мостовой на тротуар, стремясь скрыться в
подъезде, но вытекавшая публика преграждала ей путь, и бедная жертва своего
легкомыслия и страсти к нарядам, обманутая фирмой проклятого Фагота, мечтала
только об одном – провалиться сквозь землю. Милиционер устремлялся к
несчастной, буравя воздух свистом, а за милиционером поспешали какие-то
развеселые молодые люди в кепках. Они-то и испускали этот самый хохот и
улюлюканье.
Усатый худой лихач подлетел к первой раздетой и с размаху
осадил костлявую разбитую лошадь. Лицо усача радостно ухмылялось.
Римский стукнул себя кулаком по голове, плюнул и отскочил от
окна.
Он посидел некоторое время у стола, прислушиваясь к улице.
Свист в разных точках достиг высшей силы, а потом стал спадать. Скандал, к
удивлению Римского, ликвидировался как-то неожиданно быстро.
Настала пора действовать, приходилось пить горькую чашу ответственности.
Аппараты были исправлены во время третьего отделения, надо было звонить,
сообщить о происшедшем, просить помощи, отвираться, валить все на Лиходеева,
выгораживать самого себя и так далее. Тьфу ты дьявол! Два раза расстроенный
директор клал руку на трубку и дважды ее снимал. И вдруг в мертвой тишине
кабинета сам аппарат разразился звоном прямо в лицо финдиректора, и тот
вздрогнул и похолодел. «Однако у меня здорово расстроились нервы», – подумал он
и поднял трубку. Тотчас же отшатнулся от нее и стал белее бумаги. Тихий, в то
же время вкрадчивый и развратный женский голос шепнул в трубку:
– Не звони, Римский, никуда, худо будет.
Трубка тут же опустела. Чувствуя мурашки в спине,
финдиректор положил трубку и оглянулся почему-то на окно за своей спиной.
Сквозь редкие и еще слабо покрытые зеленью ветви клена он увидел луну, бегущую
в прозрачном облачке. Почему-то приковавшись к ветвям, Римский смотрел на них,
и чем больше смотрел, тем сильнее и сильнее его охватывал страх.
Сделав над собою усилие, финдиректор отвернулся наконец от
лунного окна и поднялся. Никакого разговора о том, чтобы звонить, больше и быть
не могло, и теперь финдиректор думал только об одном – как бы ему поскорее уйти
из театра.
Он прислушался: здание театра молчало. Римский понял, что он
давно один во всем втором этаже, и детский неодолимый страх овладел им при этой
мысли. Он без содрогания не мог подумать о том, что ему придется сейчас идти
одному по пустым коридорам и спускаться по лестнице. Он лихорадочно схватил со
стола гипнотизерские червонцы, спрятал их в портфель и кашлянул, чтобы хоть
чуточку подбодрить себя. Кашель вышел хрипловатым, слабым.
И здесь ему показалось, что из-под двери кабинета потянуло
вдруг гниловатой сыростью. Дрожь прошла по спине финдиректора. А тут еще
ударили неожиданно часы и стали бить полночь. И даже бой вызвал дрожь в
финдиректоре. Но окончательно его сердце упало, когда он услышал, что в замке
двери тихонько поворачивается английский ключ. Вцепившись в портфель влажными,
холодными руками, финдиректор чувствовал, что, если еще немного продлится этот
шорох в скважине, он не выдержит и пронзительно закричит.
Наконец дверь уступила чьим-то усилиям, раскрылась, и в
кабинет бесшумно вошел Варенуха. Римский как стоял, так и сел в кресло, потому
что ноги его подогнулись. Набрав воздуху в грудь, он улыбнулся как бы
заискивающей улыбкой и тихо молвил:
– Боже, как ты меня испугал!
Да, это внезапное появление могло испугать кого угодно, и
тем не менее в то же время оно являлось большою радостью. Высунулся хоть один
кончик в этом запутанном деле.
– Ну, говори скорей! Ну! Ну! – прохрипел Римский, цепляясь
за этот кончик, – что все это значит?
– Прости, пожалуйста, – глухим голосом отозвался вошедший,
закрывая дверь, – я думал, что ты уже ушел.
И Варенуха, не снимая кепки, прошел к креслу и сел по другую
сторону стола.
Надо сказать, что в ответе Варенухи обозначилась легонькая
странность, которая сразу кольнула финдиректора, в чувствительности своей
могущего поспорить с сейсмографом любой из лучших станций мира. Как же так?
Зачем же Варенуха шел в кабинет финдиректора, ежели полагал, что его там нету?
Ведь у него есть свой кабинет. Это – раз. А второе: из какого бы входа Варенуха
ни вошел в здание, он неизбежно должен был встретить одного из ночных дежурных,
а тем всем было объявлено, что Григорий Данилович на некоторое время задержится
в своем кабинете.
Но долго по поводу этой странности финдиректор не стал
размышлять. Не до того было.
– Почему ты не позвонил? Что означает вся эта петрушка с
Ялтой?
– Ну, то, что я и говорил, – причмокнув, как будто его
беспокоил больной зуб, ответил администратор, – нашли его в трактире в Пушкине.
