– Охотно, – отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза
взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то
вроде: «Раз, два... Меркурий во втором доме... луна ушла... шесть –
несчастье... вечер – семь...» – и громко и радостно объявил: – Вам отрежут
голову!
Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного,
а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:
– А кто именно? Враги? Интервенты?
– Нет, – ответил собеседник, – русская женщина, комсомолка.
– Гм... – промычал раздраженный шуточкой неизвестного
Берлиоз, – ну, это, извините, маловероятно.
– Прошу и меня извинить, – ответил иностранец, – но это так.
Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если
это не секрет?
– Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в
десять часов вечера в МАССОЛИТе состоится заседание, и я буду на нем
председательствовать.
– Нет, этого быть никак не может, – твердо возразил
иностранец.
– Это почему?
– Потому, – ответил иностранец и прищуренными глазами
поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные
птицы, – что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже
разлила. Так что заседание не состоится.
Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание.
– Простите, – после паузы заговорил Берлиоз, поглядывая на
мелющего чепуху иностранца, – при чем здесь подсолнечное масло... и какая
Аннушка?
– Подсолнечное масло здесь вот при чем, – вдруг заговорил
Бездомный, очевидно, решив объявить незванному собеседнику войну, – вам не
приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?
– Иван!.. – тихо воскликнул Михаил Александрович.
Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.
– Бывал, бывал и не раз! – вскричал он, смеясь, но не сводя
несмеющегося глаза с поэта, – где я только не бывал! Жаль только, что я не
удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами
узнайте это у него, Иван Николаевич!
– Откуда вы знаете, как меня зовут?
– Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? – здесь
иностранец вытащил из кармана вчерашний номер «Литературной газеты», и Иван
Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а под ним свои собственные
стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз
ничуть не обрадовало поэта.
– Я извиняюсь, – сказал он, и лицо его потемнело, – вы не
можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.
– О, с удовольствием! – воскликнул неизвестный, – здесь так
хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.
– Вот что, Миша, – зашептал поэт, оттащив Берлиоза в
сторону, – он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся
к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет...
– Ты думаешь? – встревоженно шепнул Берлиоз, а сам подумал:
«А ведь он прав!»
– Уж ты мне верь, – засипел ему в ухо поэт, – он дурачком
прикидывается, чтобы выспросить кое-что. Ты слышишь, как он по-русски говорит,
– поэт говорил и косился, следя, чтобы неизвестный не удрал, – идем, задержим
его, а то уйдет...
И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке.
Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках
какую-то книжечку в темно-сером переплете, плотный конверт хорошей бумаги и
визитную карточку.
– Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить
себя вам. Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для
консультации, – веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих
литераторов.
Те сконфузились. «Черт, все слышал,» – подумал Берлиоз и
вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока
иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное
иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии – двойное «В».
– Очень приятно, – тем временем смущенно бормотал редактор,
и иностранец спрятал документы в карман.
Отношения таким образом были восстановлены, и все трое снова
сели на скамью.
– Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? –
спросил Берлиоз.
– Да, консультантом.
– Вы – немец? – осведомился Бездомный.
– Я-то?.. – Переспросил профессор и вдруг задумался. – Да,
пожалуй, немец... – сказал он.
– Вы по-русски здорово говорите, – заметил Бездомный.
– О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество
языков, – ответил профессор.
– А у вас какая специальность? – осведомился Берлиоз.
– Я – специалист по черной магии.
«На тебе!» – стукнуло в голове у Михаила Александровича.
– И... и вас по этой специальности пригласили к нам? –
заикнувшись спросил он.
– Да, по этой пригласили, – подтвердил профессор и пояснил:
– Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника
Герберта Аврилакского, десятого века, так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я
единственный в мире специалист.
– А-а! Вы историк? – с большим облегчением и уважением
спросил Берлиоз.
– Я – историк, – подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к
городу: – Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история!
И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор
поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал:
– Имейте в виду, что Иисус существовал.
– Видите ли, профессор, – принужденно улыбнувшись, отозвался
Берлиоз, – мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу
придерживаемся другой точки зрения.
– А не надо никаких точек зрения! – ответил странный
профессор, – просто он существовал, и больше ничего.
– Но требуется же какое-нибудь доказательство... – начал
Берлиоз.
– И доказательств никаких не требуется, – ответил профессор
и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: – Все просто: в белом
плаще...
