– Сколько километров до Ялты? – спросил Римский.
Варенуха прекратил свою беготню и заорал:
– Думал! Уже думал! До Севастополя по железной дороге около
полутора тысяч километров. Да до Ялты накинь еще восемьдесят километров. Но по
воздуху, конечно, меньше.
Гм... Да... Ни о каких поездах не может быть и разговора. Но
что же тогда? Истребитель? Кто и в какой истребитель пустит Степу без сапог?
Зачем? Может быть, он снял сапоги, прилетев в Ялту? То же самое: зачем? Да и в
сапогах в истребитель его не пустят! Да и истребитель тут ни при чем. Ведь писано
же, что явился в угрозыск в половине двенадцатого дня, а разговаривал он по
телефону в Москве... позвольте-ка... тут перед глазами Римского возник
циферблат его часов... Он припоминал, где были стрелки. Ужас! Это было в
двадцать минут двенадцатого. Так что же это выходит? Если предположить, что
мгновенно после разговора Степа кинулся на аэродром и достиг его за пять,
скажем, минут, что, между прочим, тоже немыслимо, то выходит, что самолет,
снявшись тут же, в пять минут покрыл более тысячи километров? Следовательно, в
час он покрывает более двенадцати тысяч километров!!! Этого не может быть, а
значит, его нет в Ялте.
Что же остается? Гипноз? Никакого такого гипноза, чтобы
швырнуть человека за тысячу километров, на свете нету! Стало быть, ему
мерещится, что он в Ялте! Ему-то, может быть, и мерещится, а Ялтинскому
угрозыску тоже мерещится? Ну, нет, извините, этого не бывает!... Но ведь
телеграфируют они оттуда?
Лицо финдиректора было буквально страшно. Ручку двери
снаружи в это время крутили и дергали, и слышно было, как курьерша за дверями
отчаянно кричала:
– Нельзя! Не пущу! Хоть зарежьте!! Заседание!
Римский, сколько мог, овладел собою, взял телефонную трубку
и сказал в нее:
– Дайте сверхсрочный разговор с Ялтой.
«Умно!» – мысленно воскликнул Варенуха.
Но разговор с Ялтой не состоялся. Римский положил трубку и
сказал:
– Как назло, линия испортилась.
Видно было, что порча линии его почему-то особенно сильно
расстроила и даже заставила задуматься. Подумав немного, он опять взялся за
трубку одной рукой, другой стал записывать то, что говорил в трубку:
– Примите сверхмолнию. Варьете. Да. Ялта. Угрозыск. Да.
«Сегодня около половины двенадцатого Лиходеев говорил мною телефону Москве,
точка. После этого на службу не явился и разыскать его телефонам не можем,
точка. Почерк подтверждаю, точка. Меры наблюдения указанным артистом принимаю.
Финдиректор Римский».
«Очень умно!» – подумал Варенуха, но не успел подумать как
следует, как в голове у него пронеслось слово: «Глупо! Не может быть он в
Ялте!»
Римский же тем временем сделал следующее: аккуратно сложил
все полученные телеграммы и копию со своей в пачку, пачку вложил в конверт,
заклеил его, надписал на нем несколько слов и вручил его Варенухе, говоря.
– Сейчас же, Иван Савельевич, лично отвези. Пусть там
разбирают.
«А вот это действительно умно!» – подумал Варенуха и спрятал
конверт в свой портфель. Затем он еще раз на всякий случай навертел на телефоне
номер Степиной квартиры, прислушался и радостно и таинственно замигал и
загримасничал. Римский вытянул шею.
– Артиста Воланда можно попросить? – сладко спросил
Варенуха.
– Они заняты, – ответила трубка дребезжащим голосом, – а кто
спрашивает?
– Администратор Варьете Варенуха.
– Иван Васильевич? – радостно вскричала трубка, – страшно
рад слышать ваш голос! Как ваше здоровье?
– Мерси, – изумленно ответил Варенуха, – а с кем я говорю?
– Помощник, помощник его и переводчик Коровьев, – трещала
трубка, – весь к вашим услугам, милейший Иван Савельевич! Распоряжайтесь мной
как вам будет угодно. Итак?
– Простите, что, Степана Богдановича Лиходеева сейчас нету
дома?
– Увы, нету! Нету! – кричала трубка, – уехал.
– А куда?
– За город кататься на машине.
– К... как? Ка... кататься? А когда же он вернется?
– А сказал, подышу свежим воздухом и вернусь!
– Так... – растерянно сказал Варенуха, – мерси. Будьте добры
передать месье Воланду, что выступление его сегодня в третьем отделении.
– Слушаю. Как же. Непременно. Срочно. Всеобязательно.
Передам, – отрывисто стукала трубка.
– Всего доброго, – удивляясь, сказал Варенуха.
– Прошу принять, – говорила трубка, – мои наилучшие,
наигорячейшие приветы и пожелания! Успехов! Удач! Полного счастья. Всего!
– Ну, конечно! Я же говорил! – возбужденно кричал
администратор, – никакая не Ялта, а он уехал за город!
– Ну, если это так, – бледнея от злобы, заговорил
финдиректор, – то уж это действительно свинство, которому нет названия!
Тут администратор подпрыгнул и закричал так, что Римский
вздрогнул:
– Вспомнил! Вспомнил! В Пушкино открылась чебуречная «Ялта»!
Все понятно! Поехал туда, напился и теперь оттуда телеграфирует!
– Ну, уж это чересчур, – дергаясь щекой, ответил Римский, и
в глазах его горела настоящая тяжелая злоба, – ну что ж, дорого ему эта
прогулка обойдется, – тут он вдруг споткнулся и нерешительно добавил: – Но как
же, ведь угрозыск...
– Это вздор! Его собственные шуточки, – перебил экспансивный
администратор и спросил: – А пакет-то везти?
– Обязательно, – ответил Римский.
И опять открылась дверь, и вошла та самая... «Она!» –
почему-то с тоской подумал Римский. И оба встали навстречу почтальонше.
На этот раз в телеграмме были слова:
«Спасибо подтверждение срочно пятьсот угрозыск мне завтра
вылетаю Москву Лиходеев».
– Он с ума сошел... – слабо сказал Варенуха.
Римский же позвенел ключом, вынул из ящика несгораемой кассы
деньги, отсчитал пятьсот рублей, позвонил, вручил курьеру деньги и послал его
на телеграф.
– Помилуй, Григорий Данилович, – не веря своим глазам,
проговорил Варенуха, – по-моему, ты зря деньги посылаешь.
– Они придут обратно, – отозвался Римский тихо, – а вот он
сильно ответит за этот пикничок, – и добавил, указывая на портфель Варенухи: –
Поезжай, Иван Савельевич, не медли.
