Никто не отозвался.
Тогда Никанор Иванович освободил дверь кабинета от печати,
вынул из портфеля складной метр и шагнул в кабинет.
Шагнуть-то он шагнул, но остановился в изумлении в дверях и
даже вздрогнул.
За столом покойного сидел неизвестный, тощий и длинный
гражданин в клетчатом пиджачке, в жокейской шапочке и в пенсне... ну, словом,
тот самый.
– Вы кто такой будете, гражданин? – испуганно спросил
Никанор Иванович.
– Ба! Никанор Иванович, – заорал дребезжащим тенором
неожиданный гражданин и, вскочив, приветствовал председателя насильственным и
внезапным рукопожатием. Приветствие это ничуть не обрадовало Никанора
Ивановича.
– Я извиняюсь, – заговорил он подозрительно, – вы кто такой
будете? Вы – лицо официальное?
– Эх, Никанор Иванович! – задушевно воскликнул неизвестный.
– Что такое официальное лицо или неофициальное? Все это зависит от того, с
какой точки зрения смотреть на предмет, все это, Никанор Иванович, условно и
зыбко. Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! А бывает и
наоборот, Никанор Иванович. И еще как бывает!
Рассуждение это ни в какой степени не удовлетворило
председателя домоуправления. Будучи по природе вообще подозрительным человеком,
он заключил, что разглагольствующий перед ним гражданин – лицо именно
неофициальное, а пожалуй, и праздное.
– Да вы кто такой будете? Как ваша фамилия? – все суровее
стал спрашивать председатель и даже стал наступать на неизвестного.
– Фамилия моя, – ничуть не смущаясь суровостью, отозвался
гражданин, – ну, скажем, Коровьев. Да не хотите ли закусить, Никанор Иванович?
Без церемоний! А?
– Я извиняюсь, – уже негодуя, заговорил Никанор Иванович, –
какие тут закуски! (Нужно признаться, хоть это и неприятно, что Никанор
Иванович был по натуре несколько грубоват). – На половине покойника сидеть не
разрешается! Вы что здесь делаете?
– Да вы присаживайтесь, Никанор Иванович, – нисколько не
теряясь, орал гражданин и начал юлить, предлагая председателю кресло.
Совершенно освирепев, Никанор Иванович отверг кресло и
завопил:
– Да кто вы такой?
– Я, изволите ли видеть, состою переводчиком при особе
иностранца, имеющего резиденцию в этой квартире, – отрекомендовался назвавший
себя Коровьевым и щелкнул каблуком рыжего нечищенного ботинка.
Никанор Иванович открыл рот. Наличность какого-то
иностранца, да еще с переводчиком, в этой квартире явилась для него
совершеннейшим сюрпризом, и он потребовал объяснений.
Переводчик охотно объяснился. Иностранный артист господин
Воланд был любезно приглашен директором Варьете Степаном Богдановичем
Лиходеевым провести время своих гастролей, примерно недельку, у него в
квартире, о чем он еще вчера написал Никанору Ивановичу, с просьбой прописать
иностранца временно, покуда сам Лиходеев съездит в Ялту.
– Ничего он мне не писал, – в изумлении сказал председатель.
– А вы поройтесь у себя в портфеле, Никанор Иванович, –
сладко предложил Коровьев.
Никанор Иванович, пожимая плечами, открыл портфель и
обнаружил в нем письмо Лиходеева.
– Как же это я про него забыл? – тупо глядя на вскрытый
конверт, пробормотал Никанор Иванович.
– То ли бывает, то ли бывает, Никанор Иванович! – затрещал
Коровьев, – рассеянность, рассеянность, и переутомление, и повышенное кровяное
давление, дорогой наш друг Никанор Иванович! Я сам рассеян до ужаса. Как-нибудь
за рюмкой я вам расскажу несколько фактов из моей биографии, вы обхохочетесь!
– Когда же Лиходеев едет в Ялту?!
– Да он уже уехал, уехал! – закричал переводчик, – он,
знаете ли, уж катит! Уж он черт знает где! – и тут переводчик замахал руками,
как мельничными крыльями.
Никанор Иванович заявил, что ему необходимо лично повидать
иностранца, но в этом получил от переводчика отказ: никак невозможно. Занят.
Дрессирует кота.
– Кота, ежели угодно, могу показать, – предложил Коровьев.
От этого, в свою очередь, отказался Никанор Иванович, а переводчик
тут же сделал председателю неожиданное, но весьма интересное предложение.
Ввиду того, что господин Воланд нипочем не желает жить в
гостинице, а жить он привык просторно, то вот не сдаст ли жилтоварищество на
недельку, пока будут продолжаться гастроли Воланда в Москве, ему всю квартирку,
то есть и комнаты покойного?
– Ведь ему безразлично, покойнику, – шепотом сипел Коровьев,
– ему теперь, сами согласитесь, Никанор Иванович, квартира эта ни к чему?
Никанор Иванович в некотором недоумении возразил, что, мол,
иностранцам полагается жить в «Метрополе», а вовсе не на частных квартирах...
– Говорю вам, капризен, как черт знает что! – зашептал
Коровьев, – ну не желает! Не любит он гостиниц! Вот они где у меня сидят, эти
интуристы! – интимно пожаловался Коровьев, тыча пальцем в свою жилистую шею, –
верите ли, всю душу вымотали! Приедет... и или нашпионит, как последний сукин
сын, или же капризами все нервы вымотает: и то ему не так, и это не так!.. А
вашему товариществу, Никанор Иванович, полнейшая выгода и очевидный профит. А
за деньгами он не постоит, – Коровьев оглянулся, а затем шепнул на ухо
председателю: – Миллионер!
В предложении переводчика заключался ясный практический
смысл, предложение было очень солидное, но что-то удивительно несолидное было и
в манере переводчика говорить, и в его одежде, и в этом омерзительном, никуда
не годном пенсне. Вследствие этого что-то неясное томило душу председателя, и
все-таки он решил принять предложение. Дело в том, что в жилтовариществе был,
увы, преизрядный дефицит. К осени надо было закупать нефть для парового
отопления, а на какие шиши – неизвестно. А с интуристовыми деньгами, пожалуй,
можно было и вывернуться. Но деловой и осторожный Никанор Иванович заявил, что
ему прежде всего придется увязать этот вопрос с интуристским бюро.
– Я понимаю, – вскричал Коровьев, – как же без увязки,
обязательно. Вот вам телефон, Никанор Иванович, и немедленно увязывайте. А
насчет денег не стесняйтесь, – шепотом добавил он, увлекая председателя в
переднюю к телефону, – с кого же взять, как не с него! Если б вы видели, какая
у него вилла в Ницце! Да будущим летом, как поедете за границу, нарочно
заезжайте посмотреть – ахнете!
