– Навсегда! Это надо осмыслить, – прошептал мастер и лизнул
сухие, растрескавшиеся губы. Он стал прислушиваться и точно отмечать все, что
происходит в его душе. Его волнение перешло, как ему показалось, в чувство
горькой обиды. Но та была нестойкой, пропала и почему-то сменилась горделивым
равнодушием, а оно – предчувствием постоянного покоя.
Группа всадников дожидалась мастера молча. Группа всадников
смотрела, как длинная черная фигура на краю обрыва жестикулирует, то поднимает
голову, как бы стараясь перебросить взгляд через весь город, заглянуть за его края,
то вешает голову, как будто изучая истоптанную чахлую траву под ногами.
Прервал молчание соскучившийся Бегемот.
– Разрешите мне, мэтр, – заговорил он, – свистнуть перед
скачкой на прощание.
– Ты можешь испугать даму, – ответил Воланд, – и, кроме
того, не забудь, что все твои сегодняшние безобразия уже закончились.
– Ах нет, нет, мессир, – отозвалась Маргарита, сидящая в
седле, как амазонка, подбоченившись и свесив до земли острый шлейф, – разрешите
ему, пусть он свистнет. Меня охватила грусть перед дальней дорогой. Не правда
ли, мессир, она вполне естественна, даже тогда, когда человек знает, что в
конце этой дороги его ждет счастье? Пусть посмешит он нас, а то я боюсь, что
это кончится слезами, и все будет испорчено перед дорогой!
Воланд кивнул Бегемоту, тот очень оживился, соскочил с седла
наземь, вложил пальцы в рот, надул щеки и свистнул. У Маргариты зазвенело в
ушах. Конь ее взбросился на дыбы, в роще посыпались сухие сучья с деревьев,
взлетела целая стая ворон и воробьев, столб пыли понесло к реке, и видно было,
как в речном трамвае, проходившем мимо пристани, снесло у пассажиров несколько
кепок в воду. Мастер вздрогнул от свиста, но не обернулся, а стал
жестикулировать еще беспокойнее, поднимая руку к небу, как бы грозя городу.
Бегемот горделиво огляделся.
– Свистнуто, не спорю, – снисходительно заметил Коровьев, –
действительно свистнуто, но, если говорить беспристрастно, свистнуто очень
средне!
– Я ведь не регент, – с достоинством и надувшись, ответил
Бегемот и неожиданно подмигнул Маргарите.
– А дай-кось я попробую по старой памяти, – сказал Коровьев,
потер руки, подул на пальцы.
– Но ты смотри, смотри, – послышался суровый голос Воланда с
коня, – без членовредительских штук!
– Мессир, поверьте, – отозвался Коровьев и приложил руку к
сердцу, – пошутить, исключительно пошутить... – Тут он вдруг вытянулся вверх,
как будто был резиновый, из пальцев правой руки устроил какую-то хитрую фигуру,
завился, как винт, и затем, внезапно раскрутившись, свистнул.
Этого свиста Маргарита не услыхала, но она его увидела в то
время, как ее вместе с горячим конем бросило саженей на десять в сторону. Рядом
с нею с корнем вырвало дубовое дерево, и земля покрылась трещинами до самой
реки. Огромный пласт берега, вместе с пристанью и рестораном, высадило в реку.
Вода в ней вскипела, взметнулась, и на противоположный берег, зеленый и
низменный, выплеснуло целый речной трамвай с совершенно невредимыми
пассажирами. К ногам храпящего коня Маргариты швырнуло убитую свистом Фагота
галку. Мастера вспугнул этот свист. Он ухватился за голову и побежал обратно к
группе дожидавшихся его спутников.
– Ну что же, – обратился к нему Воланд с высоты своего коня,
– все счета оплачены? Прощание совершилось?
– Да, совершилось, – ответил мастер и, успокоившись,
поглядел в лицо Воланду прямо и смело.
И тогда над горами прокатился, как трубный голос, страшный
голос Воланда:
– Пора!! – и резкий свист и хохот Бегемота.
Кони рванулись, и всадники поднялись вверх и поскакали.
Маргарита чувствовала, как ее бешеный конь грызет и тянет мундштук. Плащ
Воланда вздуло над головами всей кавалькады, этим плащом начало закрывать
вечереющий небосвод. Когда на мгновение черный покров отнесло в сторону,
Маргарита на скаку обернулась и увидела, что сзади нет не только разноцветных
башен с разворачивающимся над ними аэропланом, но нет уже давно и самого
города, который ушел в землю и оставил по себе только туман.
Глава 32
Прощение и вечный приют
Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинственны
туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед
смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это
знает. Это знает уставший. И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца
и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна
<успокоит его.>
Волшебные черные кони и те утомились и несли своих всадников
медленно, и неизбежная ночь стала их догонять. Чуя ее за своею спиною, притих
даже неугомонный Бегемот и, вцепившись в седло когтями, летел молчаливый и
серьезный, распушив свой хвост. Ночь начала закрывать черным платком леса и
луга, ночь зажигала печальные огонечки где-то далеко внизу, теперь уже
неинтересные и ненужные ни Маргарите, ни мастеру, чужие огоньки. Ночь обгоняла
кавалькаду, сеялась на нее сверху и выбрасывала то там, то тут в загрустившем
небе белые пятнышки звезд.
Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и,
содрав их с плеч, разоблачала обманы. И когда Маргарита, обдуваемая прохладным
ветром, открывала глаза, она видела, как меняется облик всех летящих к своей
цели. Когда же навстречу им из-за края леса начала выходить багровая и полная
луна, все обманы исчезли, свалилась в болото, утонула в туманах колдовская
нестойкая одежда.
Вряд ли теперь узнали бы Коровьева-Фагота, самозванного
переводчика при таинственном и не нуждающемся ни в каких переводах
консультанте, в том, кто тепе??ь летел непосредственно рядом с Воландом по
правую руку подруги мастера. На месте того, кто в драной цирковой одежде
покинул Воробьевы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня
золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не
улыбающимся лицом. Он уперся подбородком в грудь, он не глядел на луну, он не
интересовался землею под собою, он думал о чем-то своем, летя рядом с Воландом.
– Почему он так изменился? – спросила тихо Маргарита под
свист ветра у Воланда.
– Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, – ответил Воланд,
поворачивая к Маргарите свое лицо с тихо горящим глазом, – его каламбур,
который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю
пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал.
Но сегодня такая ночь, когда сводятся счеты. Рыцарь свой счет оплатил и закрыл!
