Мастер и Маргарита соскочили с седел и полетели, мелькая,
как водяные тени, через клинический сад. Еще через мгновение мастер привычной
рукой отодвигал балконную решетку в комнате N 117-й, Маргарита следовала за
ним. Они вошли к Иванушке, невидимые и незамеченные, во время грохота и воя
грозы. Мастер остановился возле кровати.
Иванушка лежал неподвижно, как и тогда, когда первый раз
наблюдал грозу в доме своего отдохновения. Но он не плакал, как в тот раз.
Когда он всмотрелся как следует в темный силуэт, ворвавшийся к нему с балкона,
он приподнялся, протянул руки и сказал радостно:
– А, это вы! А я все жду, жду вас. Вот и вы, мой сосед.
На это мастер ответил:
– Я здесь! Но вашим соседом я, к сожалению, больше быть не
могу. Я улетаю навсегда и пришел к вам лишь с тем, чтобы попрощаться.
– Я это знал, я догадался, – тихо ответил Иван и спросил: –
Вы встретили его?
– Да, – сказал мастер, – я пришел попрощаться с вами, потому
что вы были единственным человеком, с которым я говорил в последнее время.
Иванушка просветлел и сказал:
– Это хорошо, что вы сюда залетели. Я ведь слово свое
сдержу, стишков больше писать не буду. Меня другое теперь интересует, – Иванушка
улыбнулся и безумными глазами поглядел куда-то мимо мастера, – я другое хочу
написать. Я тут пока лежал, знаете ли, очень многое понял.
Мастер взволновался от этих слов и заговорил, присаживаясь
на край Иванушкиной постели:
– А вот это хорошо, это хорошо. Вы о нем продолжение
напишите!
Иванушкины глаза вспыхнули.
– А вы сами не будете разве? – тут он поник головой и
задумчиво добавил: – Ах да... Что же это я спрашиваю, – Иванушка покосился в
пол, посмотрел испуганно.
– Да, – сказал мастер, и голос его показался Иванушке
незнакомым и глухим, – я уже больше не буду писать о нем. Я буду занят другим.
Шум грозы прорезал дальний свист.
– Вы слышите? – спросил мастер.
– Шумит гроза...
– Нет, это меня зовут, мне пора, – пояснил мастер и поднялся
с постели.
– Постойте! Еще одно слово, – попросил Иван, – а вы ее
нашли? Она вам осталась верна?
– Вот она, – ответил мастер и указал на стену. От белой
стены отделилась темная Маргарита и подошла к постели. Она смотрела на лежащего
юношу, и в глазах ее читалась скорбь.
– Бедный, бедный, – беззвучно зашептала Маргарита и
наклонилась к постели.
– Какая красивая, – без зависти, но с грустью и с каким-то
тихим умилением проговорил Иван, – вишь ты, как у вас все хорошо вышло. А вот у
меня не так, – тут он подумал и задумчиво прибавил: – А впрочем, может быть, и
так...
– Так, так, – прошептала Маргарита и совсем склонилась к
лежащему, – вот я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо... В этом
вы уж мне поверьте, я все уже видела, все знаю.
Лежащий юноша охватил ее шею руками, и она поцеловала его.
– Прощай, ученик, – чуть слышно сказал мастер и стал таять в
воздухе. Он исчез, с ним вместе исчезла и Маргарита. Балконная решетка
закрылась.
Иванушка впал в беспокойство. Он сел на постели, оглянулся
тревожно, даже простонал, заговорил сам с собой, поднялся. Гроза бушевала все
сильнее и, видимо, растревожила его душу. Волновало его также то, что за дверью
он своим, уже привыкшим к постоянной тишине, слухом уловил беспокойные шаги,
глухие голоса за дверью. Он позвал, нервничая уже и вздрагивая:
– Прасковья Федоровна!
Прасковья Федоровна уже входила в комнату, вопросительно и
тревожно глядя на Иванушку.
– Что? Что такое? – спрашивала она, – гроза волнует? Ну,
ничего, ничего... Сейчас вам поможем. Сейчас я доктора позову.
– Нет, Прасковья Федоровна, не надо доктора звать, – сказал
Иванушка, беспокойно глядя не на Прасковью Федоровну, а в стену, – со мною
ничего особенного такого нет. Я уже разбираюсь теперь, вы не бойтесь. А вы мне
лучше скажите, – задушевно попросил Иван, – а что там рядом, в сто восемнадцатой
комнате сейчас случилось?
– В восемнадцатой? – переспросила Прасковья Федоровна, и
глаза ее забегали, – а ничего там не случилось. – Но голос ее был фальшив,
Иванушка тотчас это заметил и сказал:
– Э, Прасковья Федоровна! Вы такой человек правдивый... Вы
думаете, я бушевать стану? Нет, Прасковья Федоровна, этого не будет. А вы лучше
прямо говорите. Я ведь через стену все чувствую.
– Скончался сосед ваш сейчас, – прошептала Прасковья
Федоровна, не будучи в силах преодолеть свою правдивость и доброту, и испуганно
поглядела на Иванушку, вся одевшись светом молнии. Но с Иванушкой ничего не
произошло страшного. Он только многозначительно поднял палец и сказал:
– Я так и знал! Я уверяю вас, Прасковья Федоровна, что
сейчас в городе еще скончался один человек. Я даже знаю, кто, – тут Иванушка
таинственно улыбнулся, – это женщина.
Глава 31
На Воробьевых горах
Грозу унесло без следа, и, аркой перекинувшись через всю
Москву, стояла в небе разноцветная радуга, пила воду из Москвы-реки. На высоте,
на холме, между двумя рощами виднелись три темных силуэта. Воланд, Коровьев и
Бегемот сидели на черных конях в седлах, глядя на раскинувшийся за рекою город
с ломаным солнцем, сверкающим в тысячах окон, обращенных на запад, на пряничные
башни девичьего монастыря.
В воздухе зашумело, и Азазелло, у которого в черном хвосте
его плаща летели мастер и Маргарита, опустился вместе с ними возле группы
дожидающихся.
– Пришлось мне вас побеспокоить, Маргарита Николаевна и
мастер, – заговорил Воланд после некоторого молчания, – но вы не будьте на меня
в претензии. Не думаю, чтоб вы об этом пожалели. Ну, что же, – обратился он к
одному мастеру, – попрощайтесь с городом. Нам пора, – Воланд указал рукою в
черной перчатке с раструбом туда, где бесчисленные солнца плавили стекло за
рекою, где над этими солнцами стоял туман, дым, пар раскаленного за день
города.
Мастер выбросился из седла, покинул сидящих и побежал к
обрыву холма. Черный плащ тащился за ним по земле. Мастер стал смотреть на
город. В первые мгновения к сердцу подкралась щемящая грусть, но очень быстро
она сменилась сладковатой тревогой, бродячим цыганским волнением.
