Горькая нежность поднялась к сердцу мастера, и, неизвестно
почему, он заплакал, уткнувшись в волосы Маргариты. Та, плача, шептала ему, и
пальцы ее прыгали на висках мастера.
– Да, нити, нити, на моих глазах покрывается снегом голова,
ах, моя, моя много страдавшая голова. Смотри, какие у тебя глаза! В них
пустыня... А плечи, плечи с бременем... Искалечили, искалечили, – речь
Маргариты становилась бессвязной, Маргарита содрогалась от плача.
Тогда мастер вытер глаза, поднял с колен Маргариту, встал и
сам и твердо сказал:
– Довольно! Ты меня пристыдила. Я никогда больше не допущу
малодушия и не вернусь к этому вопросу, будь покойна. Я знаю, что мы оба жертвы
своей душевной болезни, которую, быть может, я передал тебе... Ну что же,
вместе и понесем ее.
Маргарита приблизила губы к уху мастера и прошептала:
– Клянусь тебе своею жизнью, клянусь угаданным тобою сыном
звездочета, все будет хорошо.
– Ну, и ладно, ладно, – отозвался мастер и, засмеявшись,
добавил: – Конечно, когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищут
спасения у потусторонней силы! Ну, что ж, согласен искать там.
– Ну вот, ну вот, теперь ты прежний, ты смеешься, – отвечала
Маргарита, – и ну тебя к черту с твоими учеными словами. Потустороннее или не
потустороннее – не все ли это равно? Я хочу есть.
И она потащила за руку мастера к столу.
– Я не уверен, что эта еда не провалится сейчас сквозь землю
или не улетит в окно, – ответил тот, совершенно успокоившись.
– Она не улетит!
И в этот самый момент в оконце послышался носовой голос:
– Мир вам.
Мастер вздрогнул, а привыкшая уже к необыкновенному
Маргарита вскричала:
– Да это Азазелло! Ах, как это мило, как это хорошо! – и,
шепнув мастеру: – Вот видишь, видишь, нас не оставляют! – бросилась открывать.
– Ты хоть запахнись, – крикнул ей вслед мастер.
– Плевала я на это, – ответила Маргарита уже из коридорчика.
И вот уже Азазелло раскланивался, здоровался с мастером,
сверкал ему своим кривым глазом, а Маргарита восклицала:
– Ах, как я рада! Я никогда не была так рада в жизни! Но
простите, Азазелло, что я голая!
Азазелло просил не беспокоиться, уверял, что он видел не
только голых женщин, но даже женщин с начисто содранной кожей, охотно подсел к
столу, предварительно поставив в угол у печки какой-то сверток в темной парче.
Маргарита налила Азазелло коньяку, и он охотно выпил его.
Мастер, не спуская с него глаз, изредка под столом тихонько щипал себе кисть
левой руки. Но щипки эти не помогали. Азазелло не растворялся в воздухе, да,
сказать по правде, в этом не было никакой необходимости. Ничего страшного в
рыжеватом маленького роста человеке не было, разве только вот глаз с бельмом,
но ведь это бывает и без всякого колдовства, разве что одежда не совсем
обыкновенная – какая-то ряса или плащ, – опять-таки, если строго вдуматься, и
это попадается. Коньяк он тоже ловко пил, как и все добрые люди, целыми
стопками и не закусывая. От этого самого коньяку у мастера зашумело в голове, и
он стал думать:
«Нет, Маргарита права! Конечно, передо мной сидит посланник
дьявола. Ведь я же сам не далее как ночью позавчера доказывал Ивану о том, что
тот встретил на Патриарших именно сатану, а теперь почему-то испугался этой
мысли и начал что-то болтать о гипнотизерах и галлюцинациях. Какие тут к черту
гипнотизеры!»
Он стал присматриваться к Азазелло и убедился в том, что в
глазах у того виднеется что-то принужденное, какая-то мысль, которую тот до
поры до времени не выкладывает. «Он не просто с визитом, а появился он с
каким-то поручением», – думал мастер.
Наблюдательность его ему не изменила.
Выпив третью стопку коньяку, который на Азазелло не
производил никакого действия, визитер заговорил так:
– А уютный подвальчик, черт меня возьми! Один только вопрос
возникает, чего в нем делать, в этом подвальчике?
– Про то же самое я и говорю, – засмеявшись, ответил мастер.
– Зачем вы меня тревожите, Азазелло? – спросила Маргарита, –
как-нибудь!
– Что вы, что вы, – вскричал Азазелло, – я и в мыслях не
имел вас тревожить. Я и сам говорю – как-нибудь. Да! Чуть не забыл, мессир
передавал вам привет, а также велел сказать, что приглашает вас сделать с ним
небольшую прогулку, если, конечно, вы пожелаете. Так что же вы на это скажете?
Маргарита под столом толкнула ногою мастера.
– С большим удовольствием, – ответил мастер, изучая
Азазелло, а тот продолжал:
– Мы надеемся, что и Маргарита Николаевна не откажется от
этого?
– Я-то уж наверное не откажусь, – сказала Маргарита, и опять
ее нога проехалась по ноге мастера.
– Чудеснейшая вещь! – воскликнул Азазелло, – вот это я
люблю. Раз-два и готово! Не то, что тогда в Александровском саду.
– Ах, не напоминайте мне, Азазелло! Я была глупа тогда. Да,
впрочем, меня и нельзя строго винить за это – ведь не каждый же день
встречаешься с нечистой силой!
– Еще бы, – подтверждал Азазелло, – если бы каждый день, это
было бы приятно!
– Мне и самой нравится быстрота, – говорила Маргарита
возбужденно, – нравится быстрота и нагота. Как из маузера – раз! Ах, как он
стреляет, – вскричала Маргарита, обращаясь к мастеру, – семерка под подушкой, и
любое очко... – Маргарита начинала пьянеть, отчего глаза у нее разгорелись.
– И опять-таки забыл, – прокричал Азазелло, хлопнув себя по
лбу, – совсем замотался. Ведь мессир прислал вам подарок, – тут он отнесся
именно к мастеру, – бутылку вина. Прошу заметить, что это то самое вино,
которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино.
Вполне естественно, что такая редкость вызвала большое
внимание и Маргариты и мастера. Азазелло извлек из куска темной гробовой парчи
совершенно заплесневевший кувшин. Вино нюхали, налили в стаканы, глядели сквозь
него на исчезающий перед грозою свет в окне. Видели, как все окрашивается в
цвет крови.
– Здоровье Воланда! – воскликнула Маргарита, поднимая свой
стакан.
