Гроза, о которой говорил Воланд, уже скоплялась на
горизонте. Черная туча поднялась на западе и до половины отрезала солнце. Потом
она накрыла его целиком. На террасе посвежело. Еще через некоторое время стало
темно.
Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город.
Исчезли мосты, дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете.
Через все небо пробежала одна огненная нитка. Потом город потряс удар. Он
повторился, и началась гроза. Воланд перестал быть видим во мгле.
Глава 30
Пора! Пора!
– Ты знаешь, – говорила Маргарита, – как раз когда ты заснул
вчера ночью, я читала про тьму, которая пришла со средиземного моря... И эти
идолы, ах, золотые идолы. Они почему-то мне все время не дают покоя. Мне
кажется, что сейчас будет дождь. Ты чувствуешь, как свежеет?
– Все это хорошо и мило, – отвечал мастер, куря и разбивая
рукой дым, – и эти идолы, бог с ними, но что дальше получится, уж решительно
непонятно!
Разговор этот шел на закате солнца, как раз тогда, когда к
Воланду явился Левий Матвей на террасе. Окошко подвала было открыто, и если бы
кто-нибудь заглянул в него, он удивился бы тому, насколько странно выглядят
разговаривающие. На Маргарите прямо на голое тело был накинут черный плащ, а
мастер был в своем больничном белье. Происходило это оттого, что Маргарите
решительно нечего было надеть, так как все ее вещи остались в особняке, и хоть
этот особняк был очень недалеко, конечно, нечего было и толковать о том, чтобы
пойти туда и взять там свои вещи. А мастер, у которого все костюмы нашли в
шкафу, как будто мастер никуда и не уезжал, просто не желал одеваться, развивая
перед Маргаритой ту мысль, что вот-вот начнется какая-то совершеннейшая чепуха.
Правда, он был выбрит впервые, считая с той осенней ночи (в клинике бородку ему
подстригали машинкой).
Комната также имела очень странный вид, и что-нибудь понять
в хаосе ее было очень трудно. На ковре лежали рукописи, они же были и на
диване. Валялась какая-то книжка горбом в кресле. А на круглом столе был накрыт
обед, и среди закусок стояло несколько бутылок. Откуда взялись все эти яства и
напитки, было неизвестно и Маргарите и мастеру. Проснувшись, они все это застали
уже на столе.
Проспав до субботнего заката, и мастер, и его подруга
чувствовали себя совершенно окрепшими, и только одно давало знать о вчерашних
приключениях. У обоих немного ныл левый висок. Со стороны же психики изменения
в обоих произошли очень большие, как убедился бы всякий, кто мог бы подслушать
разговор в подвальной квартире. Но подслушать было решительно некому. Дворик-то
этот был тем и хорош, что всегда был пуст. С каждым днем все сильнее зеленеющие
липы и ветла за окном источали весенний запах, и начинающийся ветерок заносил
его в подвал.
– Фу ты черт, – неожиданно воскликнул мастер, – ведь это,
подумать только, – он затушил окурок в пепельнице и сжал голову руками, – нет,
послушай, ты же умный человек и сумасшедшей не была. Ты серьезно уверена в том,
что мы вчера были у сатаны?
– Совершенно серьезно, – ответила Маргарита.
– Конечно, конечно, – иронически заметил мастер, – теперь,
стало быть, налицо вместо одного сумасшедшего двое! И муж и жена. – Он воздел
руки к небу и закричал: – Нет, это черт знает что такое, черт, черт, черт!
Вместо ответа Маргарита обрушилась на диван, захохотала,
заболтала босыми ногами и потом уж вскричала:
– Ой, не могу! Ой, не могу! Ты посмотри только, на что ты
похож!
Отхохотавшись, пока мастер сердито поддергивал больничные
кальсоны, Маргарита стала серьезной.
– Ты сейчас невольно сказал правду, – заговорила она, – черт
знает, что такое, и черт, поверь мне, все устроит! – глаза ее вдруг загорелись,
она вскочила, затанцевала на месте и стала вскрикивать: – Как я счастлива, как
я счастлива, как я счастлива, что вступила с ним в сделку! О, дьявол, дьявол!
Придется вам, мой милый, жить с ведьмой. – После этого она кинулась к мастеру,
обхватила его шею и стала его целовать в губы, в нос, в щеки. Вихры
неприглаженных черных волос прыгали на мастере, и щеки и лоб его разгорались
под поцелуями.
– А ты действительно стала похожей на ведьму.
– А я этого и не отрицаю, – ответила Маргарита, – я ведьма и
очень этим довольна!
– Ну, хорошо, – ответил мастер, – ведьма так ведьма. Очень
славно и роскошно! Меня, стало быть, похитили из лечебницы! Тоже очень мило.
Вернули сюда, допустим и это... Предположим даже, что нас не хватятся, но скажи
ты мне ради всего святого, чем и как мы будем жить? Говоря это, я забочусь о
тебе, поверь мне.
В этот момент в оконце показались тупоносые ботинки и нижняя
часть брюк в жилочку. Затем эти брюки согнулись в колене, и дневной свет
заслонил чей-то увесистый зад.
– Алоизий, ты дома? – спросил голос где-то вверху над
брюками, за окном.
– Вот, начинается, – сказал мастер.
– Алоизий? – спросила Маргарита, подходя ближе к окну, – его
арестовали вчера. А кто его спрашивает? Как ваша фамилия?
В то же мгновение колени и зад пропали, и слышно было, как
стукнула калитка, после чего все пришло в норму. Маргарита повалилась на диван
и захохотала так, что слезы покатились у нее из глаз. Но когда она утихла, лицо
ее сильнейшим образом изменилось, она заговорила серьезно и, говоря, сползла с
дивана, подползла к коленям мастера и, глядя ему в глаза, стала гладить голову.
– Как ты страдал, как ты страдал, мой бедный! Об этом знаю
только я одна. Смотри, у тебя седые нитки в голове и вечная складка у губ. Мой
единственный, мой милый, не думай ни о чем. Тебе слишком много пришлось думать,
и теперь буду думать я за тебя! И я ручаюсь тебе, ручаюсь, что все будет
ослепительно хорошо.
– Я ничего и не боюсь, Марго, – вдруг ответил ей мастер и
поднял голову и показался ей таким, каким был, когда сочинял то, чего никогда
не видел, но о чем наверно знал, что оно было. – И не боюсь потому, что я все
уже испытал. Меня слишком пугали и ничем более напугать не могут. Но мне жалко
тебя, Марго, вот в чем фокус, вот почему я твержу об одном и том же. Опомнись!
Зачем тебе ломать свою жизнь с больным и нищим? Вернись к себе! Жалею тебя,
потому это и говорю.
– Ах, ты, ты, – качая растрепанной головой, шептала
Маргарита, – ах, ты, маловерный, несчастный человек. Я из-за тебя всю ночь
вчера тряслась нагая, я потеряла свою природу и заменила ее новой, несколько
месяцев я сидела в темной каморке и думала только про одно – про грозу над
Ершалаимом, я выплакала все глаза, а теперь, когда обрушилось счастье, ты меня
гонишь? Ну что ж, я уйду, я уйду, но знай, что ты жестокий человек! Они
опустошили тебе душу!
