– Извините! На минутку! Лично пригляжу за филейчиками.
Он отлетел от столика и скрылся во внутреннем ходе
ресторана. Если бы какой-нибудь наблюдатель мог проследить дальнейшие действия
Арчибальда Арчибальдовича, они, несомненно, показались бы ему несколько
загадочными.
Шеф отправился вовсе не на кухню наблюдать за филейчиками, а
в кладовую ресторана. Он открыл ее своим ключом, закрылся в ней, вынул из ларя
со льдом осторожно, чтобы не запачкать манжет, два увесистых балыка, запаковал
их в газетную бумагу, аккуратно перевязал веревочкой и отложил в сторону. Затем
в соседней комнате проверил, на месте ли его летнее пальто на шелковой
подкладке и шляпа, и лишь после этого проследовал в кухню, где повар
старательно разделывал обещанные гостям пиратом филейчики.
Нужно сказать, что странного и загадочного во всех действиях
Арчибальда Арчибальдовича вовсе не было и странными такие действия мог бы
счесть лишь наблюдатель поверхностный. Поступки Арчибальда Арчибальдовича
совершенно логически вытекали из всего предыдущего. Знание последних событий, а
главным образом – феноменальное чутье Арчибальда Арчибальдовича подсказывали
шефу Грибоедовского ресторана, что обед его двух посетителей будет хотя и
обилен и роскошен, но крайне непродолжителен. И чутье, никогда не обманывающее
бывшего флибустьера, не подвело его и на сей раз.
В то время как Коровьев и Бегемот чокались второй рюмкой
прекрасной холодной московской двойной очистки водки, появился на веранде
потный и взволнованный хроникер Боба Кандалупский, известный в Москве своим
поразительным всеведением, и сейчас же подсел к Петраковым. Положив свой разбухший
портфель на столик, Боба немедленно всунул свои губы в ухо Петракову и зашептал
в него какие-то очень соблазнительные вещи. Мадам Петракова, изнывая от
любопытства, и свое ухо подставила к пухлым масленым губам Бобы, а тот, изредка
воровски оглядываясь, все шептал и шептал, и можно было расслышать отдельные
слова, вроде таких:
– Клянусь вам честью! На Садовой, на Садовой, – Боба еще
больше снизил голос, – не берут пули. Пули... пули... бензин, пожар... пули...
– Вот этих бы врунов, которые распространяют гадкие слухи, –
в негодовании несколько громче, чем хотел бы Боба, загудела контральтовым
голосом мадам Петракова, – вот их бы следовало разъяснить! Ну, ничего, так и
будет, их приведут в порядок! Какие вредные враки!
– Какие же враки, Антонида Порфирьевна! – воскликнул
огорченный неверием супруги писателя Боба и опять засвистел: – Говорю вам, пули
не берут... А теперь пожар... Они по воздуху... по воздуху, – Боба шипел, не
подозревая того, что те, о ком он рассказывает, сидят рядом с ним, наслаждаясь
его свистом. Впрочем, это наслаждение скоро прекратилось. Из внутреннего хода
ресторана на веранду стремительно вышли трое мужчин с туго перетянутыми ремнями
талиями, в крагах и с револьверами в руках. Передний крикнул звонко и страшно:
– Ни с места! – и тотчас все трое открыли стрельбу на
веранде, целясь в голову Коровьеву и Бегемоту. Оба обстреливаемые сейчас же
растаяли в воздухе, а из примуса ударил столб огня прямо в тент. Как бы зияющая
пасть с черными краями появилась в тенте и стала расползаться во все стороны.
Огонь, проскочив сквозь нее, поднялся до самой крыши Грибоедовского дома.
Лежащие на окне второго этажа папки с бумагами в комнате редакции вдруг
вспыхнули, а за ними схватило штору, и тут огонь, гудя, как будто кто-то его
раздувал, столбами пошел внутрь теткиного дома.
Через несколько секунд по асфальтовым дорожкам, ведущим к
чугунной решетке бульвара, откуда в среду вечером пришел не понятый никем
первый вестник несчастья Иванушка, теперь бежали недообедавшие писатели,
официанты, Софья Павловна, Боба, Петракова, Петраков.
Заблаговременно вышедший через боковой ход, никуда не убегая
и никуда не спеша, как капитан, который обязан покинуть горящий бриг последним,
стоял спокойный Арчибальд Арчибальдович в летнем пальто на шелковой подкладке,
с двумя балыковыми бревнами под мышкой.
Глава 29
Судьба мастера и Маргариты определена
На закате солнца высоко над городом на каменной террасе
одного из самых красивых зданий в Москве, здания, построенного около
полутораста лет назад, находились двое: Воланд и Азазелло. Они не были видны
снизу, с улицы, так как их закрывала от ненужных взоров балюстрада с гипсовыми
вазами и гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев.
Воланд сидел на складном табурете, одетый в черную свою
сутану. Его длинная широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися
плитами террасы вертикально, так что получились солнечные часы. Тень шпаги
медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны.
Положив острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и поджав одну ногу
под себя, Воланд не отрываясь смотрел на необъятное сборище дворцов, гигантских
домов и маленьких, обреченных на слом лачуг. Азазелло, расставшись со своим
современным нарядом, то есть пиджаком, котелком, лакированными туфлями, одетый,
как и Воланд, в черное, неподвижно стоял невдалеке от своего повелителя, так же
как и он не спуская глаз с города.
Воланд заговорил:
– Какой интересный город, не правда ли?
Азазелло шевельнулся и ответил почтительно:
– Мессир, мне больше нравится Рим!
– Да, это дело вкуса, – ответил Воланд.
Через некоторое время опять раздался его голос:
– А отчего этот дым там, на бульваре?
– Это горит Грибоедов, – ответил Азазелло.
– Надо полагать, что это неразлучная парочка, Коровьев и
Бегемот, побывала там?
– В этом нет никакого сомнения, мессир.
Опять наступило молчание, и оба находящихся на террасе
глядели, как в окнах, повернутых на запад, в верхних этажах громад зажигалось
изломанное ослепительное солнце. Глаз Воланда горел так же, как одно из таких
окон, хотя Воланд был спиною к закату.
Но тут что-то заставило Воланда отвернуться от города и
обратить свое внимание на круглую башню, которая была у него за спиною на
крыше. Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек в
хитоне, в самодельных сандалиях, чернобородый.
– Ба! – воскликнул Воланд, с насмешкой глядя на вошедшего, –
менее всего можно было ожидать тебя здесь! Ты с чем пожаловал, незваный, но
предвиденный гость?
– Я к тебе, дух зла и повелитель теней, – ответил вошедший,
исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.
– Если ты ко мне, то почему же ты не поздоровался со мной,
бывший сборщик податей? – заговорил Воланд сурово.
