– О, как это жалко, – разочарованно сказал Коровьев и
продолжал: – Ну, что ж, если вам не угодно быть прелестью, что было бы весьма
приятно, можете не быть ею. Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский –
писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы
любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы
убедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него и
удостоверения-то никакого не было! Как ты думаешь? – обратился Коровьев к
Бегемоту.
– Пари держу, что не было, – ответил тот, ставя примус на
стол рядом с книгой и вытирая пот рукою на закопченном лбу.
– Вы – не Достоевский, – сказала гражданка, сбиваемая с
толку Коровьевым.
– Ну, почем знать, почем знать, – ответил тот.
– Достоевский умер, – сказала гражданка, но как-то не очень
уверенно.
– Протестую, – горячо воскликнул Бегемот. – Достоевский
бессмертен!
– Ваши удостоверения, граждане, – сказала гражданка.
– Помилуйте, это, в конце концов, смешно, – не сдавался
Коровьев, – вовсе не удостоверением определяется писатель, а тем, что он пишет!
Почем вы знаете, какие замыслы роятся у меня в голове? Или в этой голове? – и
он указал на голову Бегемота, с которой тот тотчас снял кепку, как бы для того,
чтобы гражданка могла получше осмотреть ее.
– Пропустите, граждане, – уже нервничая, сказала она.
Коровьев и Бегемот посторонились и пропустили какого-то
писателя в сером костюме, в летней без галстука белой рубашке, воротник которой
широко лежал на воротнике пиджака, и с газетой под мышкой. Писатель приветливо
кивнул гражданке, на ходу поставил в подставленной ему книге какую-то закорючку
и проследовал на веранду.
– Увы, не нам, не нам, – грустно заговорил Коровьев, – а ему
достанется эта ледяная кружка пива, о которой мы, бедные скитальцы, так мечтали
с тобой, положение наше печально и затруднительно, и я не знаю, как быть.
Бегемот только горько развел руками и надел кепку на круглую
голову, поросшую густым волосом, очень похожим на кошачью шерсть. И в этот
момент негромкий, но властный голос прозвучал над головой гражданки:
– Пропустите, Софья Павловна.
Гражданка с книгой изумилась; в зелени трельяжа возникла
белая фрачная грудь и клинообразная борода флибустьера. Он приветливо глядел на
двух сомнительных оборванцев и, даже более того, делал им пригласительные
жесты. Авторитет Арчибальда Арчибальдовича был вещью, серьезно ощутимой в
ресторане, которым он заведовал, и Софья Павловна покорно спросила у Коровьева:
– Как ваша фамилия?
– Панаев, – вежливо ответил тот. Гражданка записала эту
фамилию и подняла вопросительный взор на Бегемота.
– Скабичевский, – пропищал тот, почему-то указывая на свой
примус. Софья Павловна записала и это и пододвинула книгу посетителям, чтобы
они расписались в ней. Коровьев против Панаева написал «Скабичевский», а
Бегемот против Скабичевского написал «Панаев». Арчибальд Арчибальдович,
совершенно поражая Софью Павловну, обольстительно улыбаясь, повел гостей к
лучшему столику в противоположном конце веранды, туда, где лежала самая густая
тень, к столику, возле которого весело играло солнце в одном из прорезов
трельяжной зелени. Софья же Павловна, моргая от изумления, долго изучала
странные записи, сделанные неожиданными посетителями в книге.
Официантов Арчибальд Арчибальдович удивил не менее, чем
Софью Павловну. Он лично отодвинул стул от столика, приглашая Коровьева сесть,
мигнул одному, что-то шепнул другому, и два официанта засуетились возле новых
гостей, из которых один свой примус поставил рядом со своим порыжевшим ботинком
на пол. Немедленно исчезла со стола старая скатерть в желтых пятнах, в воздухе,
хрустя крахмалом, взметнулась белейшая, как бедуинский бурнус, другая, а
Арчибальд Арчибальдович уже шептал тихо, но очень выразительно, склоняясь к
самому уху Коровьева:
– Чем буду потчевать? Балычок имею особенный... у
архитекторского съезда оторвал...
– Вы... э... дайте нам вообще закусочку... э... –
благожелательно промычал Коровьев, раскидываясь на стуле.
– Понимаю, – закрывая глаза, многозначительно ответил
Арчибальд Арчибальдович.
Увидев, как обращается с весьма сомнительными посетителями
шеф ресторана, официанты отбросили всякие сомнения и принялись за дело
серьезно. Один уже подносил спичку Бегемоту, вынувшему из кармана окурок и
всунувшему его в рот, другой подлетел, звеня зеленым стеклом и выставляя у
приборов рюмки, лафитники и тонкостенные бокалы, из которых так хорошо пьется
нарзан под тентом... нет, забегая вперед, скажем... пился нарзан под тентом
незабвенной Грибоедовской веранды.
– Филейчиком из рябчика могу угостить, – музыкально мурлыкал
Арчибальд Арчибальдович. Гость в треснувшем пенсне полностью одобрял
предложения командира брига и благосклонно глядел на него сквозь бесполезное
стеклышко.
Обедающий за соседним столиком беллетрист Петраков-Суховей с
супругой, доедавшей свиной эскалоп, со свойственной всем писателям
наблюдательностью заметил ухаживания Арчибальда Арчибальдовича и очень
удивился. А супруга его, очень почтенная дама, просто даже приревновала пирата
к Коровьеву и даже ложечкой постучала... – И что ж это, дескать, нас
задерживают... пора и мороженое подавать! В чем дело?
Однако, послав Петраковой обольстительную улыбку, Арчибальд
Арчибальдович направил к ней официанта, а сам не покинул своих дорогих гостей.
Ах, умен был Арчибальд Арчибальдович! А уж наблюдателен, пожалуй, не менее, чем
и сами писатели. Арчибальд Арчибальдович знал и о сеансе в Варьете, и о многих
других происшествиях этих дней, слышал, но, в противоположность другим, мимо
ушей не пропустил ни слова «клетчатый», ни слова «кот». Арчибальд Арчибальдович
сразу догадался, кто его посетители. А догадавшись, натурально, ссориться с
ними не стал. А вот Софья Павловна хороша! Ведь это надо же выдумать –
преграждать этим двум путь на веранду! А впрочем, что с нее спрашивать.
Надменно тыча ложечкой в раскисающее сливочное мороженое,
Петракова недовольными глазами глядела, как столик перед двумя одетыми
какими-то шутами гороховыми как бы по волшебству обрастает яствами. До блеска
вымытые салатные листья уже торчали из вазы со свежей икрой... миг, и появилось
на специально пододвинутом отдельном столике запотевшее серебряное ведерко...
Лишь убедившись в том, что все сделано по чести, лишь тогда,
когда в руках официантов прилетела закрытая сковорода, в которой что-то
ворчало, Арчибальд Арчибальдович позволил себе покинуть двух загадочных
посетителей, да и то предварительно шепнув им:
