Вмиг руки вцепились в гардину и сорвали ее вместе с
карнизом, отчего солнце хлынуло в затененную комнату. Но ни жульнически
выздоровевший кот, ни примус не упали вниз. Кот, не расставаясь с примусом,
ухитрился махнуть по воздуху и вскочить на люстру, висящую в центре комнаты.
– Стремянку! – крикнули снизу.
– Вызываю на дуэль! – проорал кот, пролетая над головами на
качающейся люстре, и тут опять в лапах у него оказался браунинг, а примус он
пристроил между ветвями люстры. Кот прицелился и, летая, как маятник, над
головами пришедших, открыл по ним стрельбу. Грохот потряс квартиру. На пол
посыпались хрустальные осколки из люстры, треснуло звездами зеркало на камине,
полетела штукатурная пыль, запрыгали по полу отработанные гильзы, полопались
стекла в окнах, из простреленного примуса начало брызгать бензином. Теперь уж
не могло идти речи о том, чтобы взять кота живым, и пришедшие метко и бешено
стреляли ему в ответ из маузеров в голову, в живот, в грудь и в спину. Стрельба
вызвала панику на асфальте во дворе.
Но длилась эта стрельба очень недолго и сама собою стала
затихать. Дело в том, что ни коту, ни пришедшим она не причинила никакого
вреда. Никто не оказался не только убит, но даже ранен; все, в том числе и кот,
остались совершенно невредимыми. Кто-то из пришедших, чтобы это окончательно
проверить, выпустил штук пять в голову окаянному животному, и кот бойко ответил
целой обоймой. И то же самое – никакого впечатления ни на кого это не
произвело. Кот покачивался в люстре, размахи которой все уменьшались, дуя
зачем-то в дуло браунинга и плюя себе на лапу. У стоящих внизу в молчании на
лицах появилось выражен??е полного недоумения. Это был единственный, или один из
единственных, случай, когда стрельба оказалась совершенно недействительной.
Можно было, конечно, допустить, что браунинг кота – какой-нибудь игрушечный, но
о маузерах пришедших этого уж никак нельзя было сказать. Первая же рана кота, в
чем уж, ясно, не было ни малейшего сомнения, была не чем иным, как фокусом и
свинским притворством, равно как и питье бензина.
Сделали еще одну попытку добыть кота. Был брошен аркан, он
зацепился за одну из свечей, люстра сорвалась. Удар ее потряс, казалось, весь
корпус дома, но толку от этого не получилось. Присутствующих окатило осколками,
а кот перелетел по воздуху и уселся высоко под потолком на верхней части золоченой
рамы каминного зеркала. Он никуда не собирался удирать и даже, наоборот, сидя в
сравнительной безопасности, завел еще одну речь.
– Я совершенно не понимаю, – говорил он сверху, – причин
такого резкого обращения со мной...
И тут эту речь в самом начале перебил неизвестно откуда
послышавшийся тяжелый низкий голос:
– Что происходит в квартире? Мне мешают заниматься.
Другой, неприятный и, гнусавый голос отозвался:
– Ну, конечно, Бегемот, черт его возьми!
Третий, дребезжащий, голос сказал:
– Мессир! Суббота. Солнце склоняется. Нам пора.
– Извините, не могу больше беседовать, – сказал кот с
зеркала, – нам пора. – Он швырнул свой браунинг и выбил оба стекла в окне.
Затем он плеснул вниз бензином, и этот бензин сам собою вспыхнул, выбросив волну
пламени до самого потолка.
Загорелось как-то необыкновенно, быстро и сильно, как не
бывает даже при бензине. Сейчас же задымились обои, загорелась сорванная
гардина на полу и начали тлеть рамы в разбитых окнах. Кот спружинился, мяукнул,
перемахнул с зеркала на подоконник и скрылся за ним вместе со своим примусом.
Снаружи раздались выстрелы. Человек, сидящий на железной противопожарной
лестнице на уровне ювелиршиных окон, обстрелял кота, когда тот перелетал с
подоконника на подоконник, направляясь к угловой водосточной трубе дома,
построенного, как было сказано, покоем. По этой трубе кот взобрался на крышу.
Там его, к сожалению, также безрезультатно обстреляла
охрана, стерегущая дымовые трубы, и кот смылся в заходящем солнце, заливавшем
город.
В квартире в это время вспыхнул паркет под ногами пришедших,
и в огне, на том месте, где валялся с притворной раной кот, показался, все
более густея, труп бывшего барона Майгеля с задранным кверху подбородком, со
стеклянными глазами. Вытащить его уже не было возможности. Прыгая по горящим
шашкам паркета, хлопая ладонями по дымящимся плечам и груди, бывшие в гостиной
отступали в кабинет и переднюю. Те, что были в столовой и спальне, выбежали
через коридор. Прибежали и те, что были в кухне, бросились в переднюю. Гостиная
уже была полна огнем и дымом. Кто-то на ходу успел набрать телефонный номер
пожарной части, коротко крикнуть в трубку:
– Садовая, триста два-бис!
Больше задерживаться было нельзя. Пламя выхлестнуло в
переднюю. Дышать стало трудно.
Лишь только из разбитых окон заколдованной квартиры выбило
первые струйки дыма, во дворе послышались отчаянные человеческие крики:
– Пожар, пожар, горим!
В разных квартирах дома люди стали кричать в телефоны:
– Садовая! Садовая, триста два-бис!
В то время, как на Садовой послышались пугающие сердце
колокольные удары на быстро несущихся со всех частей города красных длинных
машинах, мечущиеся во дворе люди видели, как вместе с дымом из окна пятого
этажа вылетели три темных, как показалось, мужских силуэта и один силуэт
обнаженной женщины.
Глава 28
Последние похождения Коровьева и Бегемота
Были ли эти силуэты или они только померещились пораженным
страхом жильцам злосчастного дома на Садовой, конечно, с точностью сказать
нельзя. Если они были, куда они непосредственно отправились, также не знает
никто. Где они разделились, мы также не можем сказать, но мы знаем, что
примерно через четверть часа после начала пожара на Садовой, у зеркальных
дверей торгсина на Смоленском рынке появился длинный гражданин в клетчатом
костюме и с ним черный крупный кот.
Ловко извиваясь среди прохожих, гражданин открыл наружную
дверь магазина. Но тут маленький, костлявый и крайне недоброжелательный швейцар
преградил ему путь и раздраженно сказал:
– С котами нельзя.
– Я извиняюсь, – задребезжал длинный и приложил узловатую
руку к уху, как тугоухий, – с котами, вы говорите? А где же вы видите кота?
Швейцар выпучил глаза, и было отчего: никакого кота у ног
гражданина уже не оказалось, а из-за плеча его вместо этого уже высовывался и
порывался в магазин толстяк в рваной кепке, действительно, немного смахивающий
рожей на кота. В руках у толстяка имелся примус.
Эта парочка посетителей почему-то не понравилась
швейцару-мизантропу.
