Потом вереницей пошел целый ряд людей, и в числе их –
Николай Иванович, только что арестованный исключительно по глупости своей
ревнивой супруги, давшей знать в милицию под утро о том, что ее муж пропал.
Николай Иванович не очень удивил следствие, выложив на стол шутовское
удостоверение о том, что он провел время на балу у сатаны. В своих рассказах,
как он возил по воздуху на себе голую домработницу Маргариты Николаевны куда-то
ко всем чертям на реку купаться и о предшествующем этому появлении в окне
обнаженной Маргариты Николаевны, Николай Иванович несколько отступил от истины.
Так, например, он не счел нужным упомянуть о том, что он явился в спальню с
выброшенной сорочкой в руках и что называл Наташу Венерой. По его словам
выходило, что Наташа вылетела из окна, оседлала его и повлекла вон из Москвы...
– Повинуясь насилию, вынужден был подчиниться, – рассказывал
Николай Иванович и закончил свои россказни просьбой ни словом не сообщать об
этом его супруге. Что и было ему обещано.
Показание Николая Ивановича дало возможность установить, что
Маргарита Николаевна, а равно также и ее домработница Наташа исчезли без
всякого следа. Были приняты меры к тому, чтобы их разыскать.
Так не прекращающимся ни на секунду следствием и
ознаменовалось утро субботнего дня. В городе в это время возникали и
расплывались совершенно невозможные слухи, в которых крошечная доля правды была
изукрашена пышнейшим враньем. Говорили о том, что был сеанс в Варьете, после
коего все две тысячи зрителей выскочили на улицу в чем мать родила, что накрыли
типографию фальшивых бумажек волшебного типа на Садовой улице, что какая-то
шайка украла пятерых заведующих в секторе развлечений, но что милиция их сейчас
же всех нашла, и многое еще, чего даже повторять не хочется.
Между тем время приближалось к обеду, и тогда там, где
велось следствие, раздался телефонный звонок. С Садовой сообщали, что проклятая
квартира опять подала признаки жизни в ней. Было сказано, что в ней открывали
окна изнутри, что доносились из нее звуки пианино и пения и что в окне видели сидящего
на подоконнике и греющегося на солнце черного кота.
Около четырех часов жаркого дня большая компания мужчин,
одетых в штатское, высадилась из трех машин, несколько не доезжая до дома N
302-бис по Садовой улице. Тут приехавшая большая группа разделилась на две
маленьких, причем одна прошла через подворотню дома и двор прямо в шестое
парадное, а другая открыла обычно заколоченную маленькую дверку, ведущую на
черный ход, и обе стали подниматься по разным лестницам к квартире N 50.
В это время Коровьев и Азазелло, причем Коровьев в обычном
своем наряде, а вовсе не во фрачном праздничном, сидели в столовой квартиры,
доканчивая завтрак. Воланд, по своему обыкновению, находился в спальне, а где
был кот – неизвестно. Но судя по грохоту кастрюль, доносившемуся из кухни,
можно было допустить, что Бегемот находится именно там, валяя дурака, по своему
обыкновению.
– А что это за шаги такие на лестнице? – спросил Коровьев,
поигрывая ложечкой в чашке с черным кофе.
– А это нас арестовывать идут, – ответил Азазелло и выпил
стопочку коньяку.
– А, ну-ну, – ответил на это Коровьев.
Подымающиеся по парадной лестнице тем временем уже были на
площадке третьего этажа. Там двое каких-то водопроводчиков возились с гармоникой
парового отопления. Шедшие обменялись с водопроводчиками выразительным
взглядом.
– Все дома, – шепнул один из водопроводчиков, постукивая
молотком по трубе.
Тогда шедший впереди откровенно вынул из-под пальто черный
маузер, а другой, рядом с ним, – отмычки. Вообще, шедшие в квартиру N 50 были
снаряжены как следует. У двух из них в карманах были тонкие, легко
разворачивающиеся шелковые сети. Еще у одного – аркан, еще у одного – марлевые
маски и ампулы с хлороформом.
В одну секунду была открыта парадная дверь в квартиру N 50,
и все шедшие оказались в передней, а хлопнувшая в это время в кухне дверь
показала, что вторая группа с черного хода подошла также своевременно.
На этот раз, если и не полная, то все же какая-то удача была
налицо. По всем комнатам мгновенно рассыпались люди и нигде никого не нашли, но
зато в столовой обнаружили остатки только что, по-видимому, покинутого
завтрака, а в гостиной на каминной полке, рядом с хрустальным кувшином, сидел
громадный черный кот. Он держал в своих лапах примус.
В полном молчании вошедшие в гостиную созерцали этого кота в
течение довольно долгого времени.
– М-да... действительно здорово, – шепнул один из пришедших.
– Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, – недружелюбно
насупившись, проговорил кот, – и еще считаю долгом предупредить, что кот
древнее и неприкосновенное животное.
– Исключительно чистая работа, – шепнул один из вошедших, а
другой сказал громко и отчетливо:
– Ну-с, неприкосновенный чревовещательский кот, пожалуйте
сюда.
Развернулась и взвилась шелковая сеть, но бросавший ее, к
полному удивлению всех, промахнулся и захватил ею только кувшин, который со
звоном тут же и разбился.
– Ремиз, – заорал кот, – ура! – и тут он, отставив в сторону
примус, выхватил из-за спины браунинг. Он мигом навел его на ближайшего к нему
стоящего, но у того раньше, чем кот успел выстрелить, в руке полыхнуло огнем, и
вместе с выстрелом из маузера кот шлепнулся вниз головой с каминной полки на
пол, уронив браунинг и бросив примус.
– Все кончено, – слабым голосом сказал кот и томно
раскинулся в кровавой луже, – отойдите от меня на секунду, дайте мне
попрощаться с землей. О мой друг Азазелло! – простонал кот, истекая кровью, –
где ты? – кот завел угасающие глаза по направлению к двери в столовую, – ты не
пришел ко мне на помощь в момент неравного боя. Ты покинул бедного Бегемота,
променяв его на стакан – правда, очень хорошего – коньяку! Ну что же, пусть моя
смерть ляжет на твою совесть, а я завещаю тебе мой браунинг...
– Сеть, сеть, сеть, – беспокойно зашептали вокруг кота. Но
сеть, черт знает почему, зацепилась у кого-то в кармане и не полезла наружу.
– Единственно, что может спасти смертельно раненного кота, –
проговорил кот, – это глоток бензина... – И, воспользовавшись замешательством,
он приложился к круглому отверстию в примусе и напился бензину. Тотчас кровь
из-под верхней левой лапы перестала струиться. Кот вскочил живой и бодрый,
ухватив примус под мышку, сиганул с ним обратно на камин, а оттуда, раздирая
обои, полез по стене и через секунды две оказался высоко над вошедшими, сидящим
на металлическом карнизе.
