Следователь ушел от Иванушки, получив весьма важный
материал. Идя по нитке событий с конца к началу, наконец удалось добраться до
того истока, от которого пошли все события. Следователь не сомневался в том,
что эти события начались с убийства на Патриарших. Конечно, ни Иванушка, ни
этот клетчатый не толкали под трамвай несчастного председателя МАССОЛИТа,
физически, так сказать, его падению под колеса не способствовал никто. Но следователь
был уверен в том, что Берлиоз бросился под трамвай (или свалился под него),
будучи загипнотизированным.
Да, материалу было уже много, и было известно уже, кого и
где ловить. Да дело-то в том, что поймать-то никаким образом нельзя было. В
трижды проклятой квартире N 50, несомненно, надо повторить, кто-то был. По
временам эта квартира отвечала то трескучим, то гнусавым голосом на телефонные
звонки, иногда в квартире открывали окно, более того, из нее слышались звуки
патефона. А между тем всякий раз, как в нее направлялись, решительно никого в
ней не оказывалось. А были там уже не раз, и в разное время суток. И мало
этого, по квартире проходили с сетью, проверяя все углы. Квартира была давно
уже под подозрением. Охраняли не только тот путь, что вел во двор через
подворотню, но и черный ход; мало этого, на крыше у дымовых труб была
поставлена охрана. Да, квартира N 50 пошаливала, а поделать с этим ничего
нельзя было.
Так дело тянулось до полуночи с пятницы на субботу, когда
барон Майгель, одетый в вечернее платье и лакированные туфли, торжественно
проследовал в квартиру N 50 в качестве гостя. Слышно было, как барона впустили
в квартиру, ровно через десять минут после этого, без всяких звонков, квартиру
посетили, но не только хозяев в ней не нашли, а, что было уж совсем диковинно,
не обнаружили в ней и признаков барона Майгеля.
Так вот, как и было сказано, дело тянулось таким образом до
субботнего рассвета. Тут прибавились новые и очень интересные данные. На
московском аэродроме совершил посадку шестиместный пассажирский самолет,
прилетевший из Крыма. Среди других пассажиров из него высадился один очень
странный пассажир. Это был молодой гражданин, дико заросший щетиною, дня три не
мывшийся, с воспаленными и испуганными глазами, без багажа и одетый несколько
причудливо. Гражданин был в папахе, в бурке поверх ночной сорочки и синих
ночных кожаных новеньких, только что купленных туфлях. Лишь только он отделился
от лесенки, по которой спускались из кабины самолета, к нему подошли. Этого
гражданина уже ждали, и через некоторое время незабвенный директор Варьете,
Степан Богданович Лиходеев, предстал перед следствием. Он подсыпал новых
данных. Теперь стало ясно, что Воланд проник в Варьете под видом артиста,
загипнотизировав Степу Лиходеева, а затем ухитрился выбросить этого же Степу
вон из Москвы за бог знает какое количество километров. Материалу, таким
образом, прибавилось, но легче от этого не стало, а, пожалуй, стало даже
чуть-чуть потяжелее, ибо очевидным становилось, что овладеть такой личностью,
которая проделывает штуки вроде той, жертвой которой стал Степан Богданович,
будет не так-то легко. Между прочим, Лиходеев, по собственной его просьбе, был
заключен в надежную камеру, и перед следствием предстал Варенуха, только что
арестованный на своей квартире, в которую он вернулся после безвестного
отсутствия в течение почти двух суток.
Несмотря на данное Азазелло обещание больше не лгать,
администратор начал именно со лжи. Хотя, впрочем, за это очень строго его
судить нельзя. Ведь Азазелло запретил ему лгать и хамить по телефону, а в
данном случае администратор разговаривал без содействия этого аппарата. Блуждая
глазами, Иван Савельевич заявлял, что днем в четверг он у себя в кабинете в
Варьете в одиночку напился пьяным, после чего куда-то пошел, а куда – не помнит,
где-то еще пил старку, а где – не помнит, где-то валялся под забором, а где –
не помнит опять-таки. Лишь после того, как администратору сказали, что он своим
поведением, глупым и безрассудным, мешает следствию по важному делу и за это,
конечно, будет отвечать, Варенуха разрыдался и зашептал дрожащим голосом и
озираясь, что он врет исключительно из страха, опасаясь мести Воландовской
шайки, в руках которой он уже побывал, и что он просит, молит, жаждет быть
запертым в бронированную камеру.
– Тьфу ты черт! Вот далась им эта бронированная камера, –
проворчал один из ведущих следствие.
– Их сильно напугали эти негодяи, – сказал тот следователь,
что побывал у Иванушки.
Варенуху успокоили, как умели, сказали, что охранят его и
без всякой камеры, и тут же выяснилось, что никакой старки он под забором не
пил, а что били его двое, один клыкастый и рыжий, а другой толстяк...
– Ах, похожий на кота?
– Да, да, да, – шептал, замирая от страху и ежесекундно
оглядываясь, администратор и выкладывал дальнейшие подробности того, как он
просуществовал около двух дней в квартире N 50 в качестве вампира-наводчика,
едва не ставшего причиною гибели финдиректора Римского...
В это время вводили Римского, привезенного в Ленинградском
поезде. Однако этот трясущийся от страху, психически расстроенный седой старик,
в котором очень трудно было узнать прежнего финдиректора, ни за что не хотел
говорить правду и оказался в этом смысле очень упорен. Римский утверждал, что
никакой Геллы в окне у себя в кабинете ночью он не видел, равно как и Варенухи,
а просто ему сделалось дурно и в беспамятстве он уехал в Ленинград. Нечего и
говорить, что свои показания больной финдиректор закончил просьбой о заключении
его в бронированную камеру.
Аннушка была арестована в то время, когда производила
попытку вручить кассирше в универмаге на Арбате десятидолларовую бумажку.
Рассказ Аннушки о вылетающих из окна дома на Садовой людях и о подковке,
которую Аннушка, по ее словам, подняла для того, чтобы предъявить в милицию,
был выслушан внимательно.
– Подковка действительно была золотая с бриллиантами? –
спрашивали Аннушку.
– Мне ли бриллиантов не знать, – отвечала Аннушка.
– Но дал-то он вам червонцы, как вы говорите?
– Мне ли червонцев не знать, – отвечала Аннушка.
– Ну, а когда же они в доллары-то превратились?
– Ничего не знаю, какие такие доллары, и не видела я никаких
долларов, – визгливо отвечала Аннушка, – мы в своем праве! Нам дали награду, мы
на нее ситец покупаем... – и тут понесла околесину о том, что она не отвечает
за домоуправление, которое завело на пятом этаже нечистую силу, от которой
житья нету.
Тут следователь замахал на Аннушку пером, потому что она
порядком всем надоела, и написал ей пропуск вон на зеленой бумажке, после чего,
к общему удовольствию, Аннушка исчезла из здания.
