Но в это время, то есть на рассвете субботы, не спал целый
этаж в одном из московских учреждений, и окна в нем, выходящие на залитую
асфальтом большую площадь, которую специальные машины, медленно разъезжая с
гудением, чистили щетками, светились полным светом, прорезавшим свет
восходящего солнца.
Весь этаж был занят следствием по делу Воланда, и лампы всю
ночь горели в десяти кабинетах.
Собственно говоря, дело стало ясно уже со вчерашнего дня,
пятницы, когда пришлось закрыть Варьете вследствие исчезновения его
администрации и всяких безобразий, происшедших накануне во время знаменитого
сеанса черной магии. Но дело в том, что все время и непрерывно поступал в
бессонный этаж все новый и новый материал.
Теперь следствию по этому странному делу, отдающему
совершенно явственной чертовщиной, да еще с примесью каких-то гипнотических
фокусов и совершенно отчетливой уголовщины, надлежало все разносторонние и
путанные события, происшедшие в разных местах Москвы, слепить в единый ком.
Первый, кому пришлось побывать в светящемся электричеством
бессонном этаже, был Аркадий Аполлонович Семплеяров, председатель акустической
комиссии.
После обеда в пятницу в квартире его, помещающейся в доме у
каменного моста, раздался звонок, и мужской голос попросил к телефону Аркадия
Аполлоновича. Подошедшая к телефону супруга Аркадия Аполлоновича ответила
мрачно, что Аркадий Аполлонович нездоров, лег почивать, и подойти к аппарату не
может. Однако Аркадию Аполлоновичу подойти к аппарату все-таки пришлось. На
вопрос о том, откуда спрашивают Аркадия Аполлоновича, голос в телефоне очень
коротко ответил откуда.
– Сию секунду... сейчас... сию минуту... – пролепетала
обычно очень надменная супруга председателя акустической комиссии и как стрела
полетела в спальню подымать Аркадия Аполлоновича с ложа, на котором тот лежал,
испытывая адские терзания при воспоминании о вчерашнем сеансе и ночном
скандале, сопровождавшем изгнание из квартиры саратовской его племянницы.
Правда, не через секунду, но даже и не через минуту, а через
четверть минуты Аркадий Аполлонович в одной туфле на левой ноге, в одном белье,
уже был у аппарата, лепеча в него:
– Да, это я... Слушаю, слушаю...
Супруга его, на эти мгновения забывшая все омерзительные
преступления против верности, в которых несчастный Аркадий Аполлонович был
уличен, с испуганным лицом высовывалась в дверь коридора, тыкала туфлей в
воздух и шептала:
– Туфлю надень, туфлю... Ноги простудишь, – на что Аркадий
Аполлонович, отмахиваясь от жены босой ногой и делая ей зверские глаза,
бормотал в телефон:
– Да, да, да, как же, я понимаю... Сейчас выезжаю.
Весь вечер Аркадий Аполлонович провел в том самом этаже, где
велось следствие. Разговор был тягостный, неприятнейший был разговор, ибо
пришлось с совершеннейшей откровенностью рассказывать не только об этом
паскудном сеансе и драке в ложе, но попутно, что было действительно необходимо,
и про Милицу Андреевну Покобатько с Елоховской улицы, и про саратовскую
племянницу, и про многое еще, о чем рассказы приносили Аркадию Аполлоновичу
невыразимые муки.
Само собой разумеется, что показания Аркадия Аполлоновича,
интеллигентного и культурного человека, бывшего свидетелем безобразного сеанса,
свидетеля толкового и квалифицированного, который прекрасно описал и самого
таинственного мага в маске, и двух его негодяев-помощников, который прекрасно
запомнил, что фамилия мага именно Воланд, – значительно подвинули следствие
вперед. Сопоставление же показаний Аркадия Аполлоновича с показаниями других, в
числе которых были некоторые дамы, пострадавшие после сеанса (та, в фиолетовом
белье, поразившая Римского, и, увы, многие другие), и курьер Карпов, который
был посылаем в квартиру N 50 на Садовую улицу, – собственно, сразу установило
то место, где надлежит искать виновника всех этих приключений.
В квартире N 50 побывали, и не раз, и не только осматривали
ее чрезвычайно тщательно, но и выстукивали стены в ней, осматривали каминные
дымоходы, искали тайников. Однако все эти мероприятия никакого результата не
дали, и ни в один из приездов в квартиру в ней никого обнаружить не удалось,
хотя и совершенно понятно было, что в квартире кто-то есть, несмотря на то, что
все лица, которым так или иначе надлежало ведать вопросами о прибывающих в
Москву иностранных артистах, решительно и категорически утверждали, что
никакого черного мага Воланда в Москве нет и быть не может.
Решительно нигде он не зарегистрировался при приезде, никому
не предъявлял своего паспорта или иных каких-либо бумаг, контрактов и
договоров, и никто о нем ничего не слыхал! Заведующий программным отделением
зрелищной комиссии Китайцев клялся и божился, что никакой программы
представления никакого Воланда пропавший Степа Лиходеев ему на утверждение не
присылал и ничего о приезде такого Воланда Китайцеву не телефонировал. Так что
ему, Китайцеву, совершенно непонятно и неизвестно, каким образом в Варьете
Степа мог допустить подобный сеанс. Когда же говорили, что Аркадий Аполлонович
своими глазами видел этого мага на сеансе, Китайцев только разводил руками и
поднимал глаза к небу. И уж по глазам Китайцева можно было видеть и смело
сказать, что он чист, как хрусталь.
Тот самый Прохор Петрович, председатель главной зрелищной
комиссии...
Кстати: он вернулся в свой костюм немедленно после того, как
милиция вошла в его кабинет, к исступленной радости Анны Ричардовны и к
великому недоумению зря потревоженной милиции. Еще кстати: вернувшись на свое
место, в свой серый полосатый костюм, Прохор Петрович совершенно одобрил все
резолюции, которые костюм наложил во время его кратковременного отсутствия.
...так вот, тот самый Прохор Петрович решительнейшим образом
ничего не знал ни о каком Воланде.
Выходило что-то, воля ваша, несусветное: тысячи зрителей,
весь состав Варьете, наконец, Семплеяров Аркадий Аполлонович,
наиобразованнейший человек, видели этого мага, равно как и треклятых его
ассистентов, а между тем нигде его найти никакой возможности нету. Что же,
позвольте вас спросить: он провалился, что ли, сквозь землю тотчас после своего
отвратительного сеанса или же, как утверждают некоторые, вовсе не приезжал в
Москву? Но если допустить первое, то несомненно, что, проваливаясь, он
прихватил с собой всю головку администрации Варьете, а если второе, то не
выходит ли, что сама администрация злосчастного театра, учинив предварительно
какую-то пакость (вспомните только разбитое окно в кабинете и поведение
Тузабубен!), бесследно скрылась из Москвы.
