– Так что он, конечно, не встанет?
– Нет, прокуратор, он встанет, – ответил, улыбаясь
философски, Афраний, – когда труба мессии, которого здесь ожидают, прозвучит
над ним. Но ранее он не встанет!
– Довольно, Афраний. Этот вопрос ясен. Перейдем к
погребению.
– Казненные погребены, прокуратор.
– О Афраний, отдать вас под суд было бы преступлением. Вы
достойны высочайшей награды. Как было?
Афраний начал рассказывать и рассказал, что в то время, как
он занимался делом Иуды, команда тайной стражи, руководимая его помощником,
достигла холма, когда наступил вечер. Одного тела на верхушке она не
обнаружила. Пилат вздрогнул, сказал хрипло:
– Ах, как же я этого не предвидел!
– Не стоит беспокоиться, прокуратор, – сказал Афраний и
продолжал повествовать: – Тела Дисмаса и Гестаса с выклеванными хищными птицами
глазами подняли и тотчас же бросились на поиски третьего тела. Его обнаружили в
очень скором времени. Некий человек...
– Левий Матвей, – не вопросительно, а скорее утвердительно
сказал Пилат.
– Да, прокуратор...
Левий Матвей прятался в пещере на северном склоне Лысого
Черепа, дожидаясь тьмы. Голое тело Иешуа Га-Ноцри было с ним. Когда стража
вошла в пещеру с факелом, Левий впал в отчаяние и злобу. Он кричал о том, что
не совершил никакого преступления и что всякий человек, согласно закону, имеет
право похоронить казненного преступника, если пожелает. Левий Матвей говорил,
что не хочет расстаться с этим телом. Он был возбужден, выкрикивал что-то
бессвязное, то просил, то угрожал и проклинал...
– Его пришлось схватить? – мрачно спросил Пилат.
– Нет, прокуратор, нет, – очень успокоительно ответил
Афраний, – дерзкого безумца удалось успокоить, объяснив, что тело будет
погребено.
Левий, осмыслив сказанное, утих, но заявил, что он никуда не
уйдет и желает участвовать в погребении. Он сказал, что не уйдет, даже если его
начнут убивать, и даже предлагал для этой цели хлебный нож, который был с ним.
– Его прогнали? – сдавленным голосом спросил Пилат.
– Нет, прокуратор, нет. Мой помощник разрешил ему
участвовать в погребении.
– Кто из ваших помощников руководил этим? – спросил Пилат.
– Толмай, – ответил Афраний и прибавил в тревоге: – Может
быть, он допустил ошибку?
– Продолжайте, – ответил Пилат, – ошибки не было. Я вообще
начинаю немного теряться, Афраний, я, по-видимому, имею дело с человеком,
который никогда не делает ошибок. Этот человек – вы.
Левия Матвея взяли в повозку вместе с телами казненных и
часа через два достигли пустынного ущелья к северу от Ершалаима. Там команда,
работая посменно, в течение часа выкопала глубокую яму и в ней похоронила всех
трех казненных.
– Обнаженными?
– Нет, прокуратор, – команда взяла с собой для этой цели
хитоны. На пальцы погребаемым были надеты кольца. Иешуа с одной нарезкой,
Дисмасу с двумя и Гестасу с тремя. Яма закрыта, завалена камнями.
Опознавательный знак Толмаю известен.
– Ах, если б я мог предвидеть! – морщась, заговорил Пилат. –
Ведь мне нужно было бы повидать этого Левия Матвея...
– Он здесь, прокуратор!
Пилат, широко расширив глаза, глядел некоторое время на
Афрания, а потом сказал так:
– Благодарю вас за все, что сделано по этому делу. Прошу вас
завтра прислать ко мне Толмая, объявив ему заранее, что я доволен им, а вас,
Афраний, – тут прокуратор вынул из кармана пояса, лежавшего на столе, перстень
и подал его начальнику тайной службы, – прошу принять это на память.
Афраний поклонился, молвив:
– Большая честь, прокуратор.
– Команде, производившей погребение, прошу выдать награды.
Сыщикам, упустившим Иуду, выговор. А Левия Матвея сейчас ко мне. Мне нужны
подробности по делу Иешуа.
– Слушаю, прокуратор, – ответил Афраний и стал отступать и
кланяться, а прокуратор хлопнул в ладоши и закричал:
– Ко мне, сюда! Светильник в колоннаду!
Афраний уже уходил в сад, а за спиною Пилата в руках слуг
уже мелькали огни. Три светильника на столе оказались перед прокуратором, и
лунная ночь тотчас отступила в сад, как будто Афраний увел ее с собою. Вместо
Афрания на балкон вступил неизвестный маленький и тощий человек рядом с
гигантом кентурионом. Этот второй, поймав взгляд прокуратора, тотчас отступил в
сад и скрылся.
Прокуратор изучал пришедшего человека жадными и немного
испуганными глазами. Так смотрят на того, о ком слышали много, о ком и сами
думали и кто наконец появился.
Пришедший человек, лет под сорок, был черен, оборван, покрыт
засохшей грязью, смотрел по-волчьи, исподлобья. Словом, он был очень
непригляден и скорее всего походил на городского нищего, каких много толчется
на террасах храма или на базарах шумного и грязного Нижнего Города.
Молчание продолжалось долго, и нарушено оно было странным
поведением приведенного к Пилату. Он изменился в лице, шатнулся и, если бы не
ухватился грязной рукой за край стола, упал бы.
– Что с тобой? – спросил его Пилат.
– Ничего, – ответил Левий Матвей и сделал такое движение,
как будто что-то проглотил. Тощая, голая, грязная шея его взбухла и опять
опала.
– Что с тобою, отвечай, – повторил Пилат.
– Я устал, – ответил Левий и мрачно поглядел в пол.
– Сядь, – молвил Пилат и указал на кресло.
Левий недоверчиво поглядел на прокуратора, двинулся к
креслу, испуганно покосился на золотые ручки и сел не в кресло, а рядом с ним,
на пол.
– Объясни, почему не сел в кресло? – спросил Пилат.
– Я грязный, я его запачкаю, – сказал Левий, глядя в землю.
– Сейчас тебе дадут поесть.
– Я не хочу есть, – ответил Левий.
– Зачем же лгать? – спросил тихо Пилат, – ты ведь не ел
целый день, а может быть, и больше. Ну, хорошо, не ешь. Я призвал тебя, чтобы
ты показал мне нож, который был у тебя.
– Солдаты отняли его у меня, когда вводили сюда, – сказал
Левий и добавил мрачно: – Вы мне его верните, мне его надо отдать хозяину, я
его украл.
– Зачем?
– Чтобы веревки перерезать, – ответил Левий.
