— Вы ее видите сейчас. Я люблю вас, маршал. Так, как могу любить я. Так, как могу любить только я и только вас. Я хочу, чтобы вы это знали. Я поняла это, когда увидела рядом с вами эту лазоревку… Синичка и коршун. Нелепо.
Смелость украшает женщину не всегда, но Фриде смелость шла. Как и зеленое с золотом платье. Вечером на ней были хранящие целомудрие изумруды, сейчас — крупный жемчуг. Это ожерелье Савиньяк уже расстегивал и с удовольствием бы расстегнул снова.
— Фрида, — Лионель резко поднялся и прошел к окну, — утром мне в любом случае будет неприятно, но вы этого чувства еще можете избежать. Вам показалось, что вы видите руку судьбы. Бергмарк располагает к суевериям.
— Бергмарк располагает к одному. Желанию позабыть о своей участи хотя бы ночью. Я жду ответа, Лионель. Ответа, не поцелуев.
Ночной ветер холодил затылок, заржала лошадь, звякнул полуночный колокол. Фрида ждала, и на ее шее мерцал южный жемчуг. Если б она просто пила вино и улыбалась…
Лионель был бы рад сейчас остаться с женщиной, при условии, что та будет молчать. Или смеяться, петь, болтать о ерунде, просить денег, наконец, лишь бы не любви в самом неподходящем смысле этого слова. Фрида просила, и это было глупо и, наверное, жалко, будь Савиньяк сейчас способен жалеть кого-нибудь, кроме Западной армии.
— Я не верю, что вы меня любите. Фрида. Будь так, все было бы иначе и для вас, и для меня. Нам нравилось быть вместе, не более того. Мы — прежде всего союзники.
— Извольте не решать за меня. — Она резко поднялась. — Я имею обыкновение отвечать за свои слова.
— Тогда прошу вас вспомнить то, что вы сказали, придя в эту комнату впервые.
— Я помню. А еще я помню, что вы говорили о вашей красотке. Она столь чиста, что приходит к вам среди ночи, и столь невинна, что ищет вас в приемной маркграфа. Катарина Ариго могла научить многому. И научила… Манрик это успел оценить, или лазоревка предпочла моего дядюшку Фердинанда? Не желаете вызвать меня на дуэль, защитник девичьей чести?
— Вы — дама. Если девушку приметесь оскорблять вы, мне останется лишь жениться на ней. Простите, мне надо еще написать несколько писем.
— Пишите, но я этой ночи вам не забуду.
— Вы вольны меня возненавидеть, — вежливо согласился Савиньяк, разворачивая карту, — но я вряд ли от этого кого-нибудь полюблю. О том, что у меня нет сердца, мне уже говорили. Это уродство порой мне обходится в немалую сумму…
— Вы были правы, — светским тоном заметила Фрида, — Бергмарк в самом деле располагает к суевериям. И еще к тому, чтобы видеть в графе — короля, в пиве — вино, а в скуке — любовное увлечение. Я пришлю вам на свадьбу лучшего местного пива.
— Благодарю, сударыня. Теперь мне придется сообщить вам о грядущем событии заранее.
На пороге маркграфиня все же слегка задержалась. Правильно, потому что удержать ее Лионелю хотелось. Эта ночь стала бы светлее, не заговори женщина в жемчугах о том, чего не испытывала. Не считать же то, чего она искала, любовью! Впрочем, Фрида не только дочь Рудольфа, но и внучка Алисы, и троюродная племянница Гудрун. Дриксенские принцессы идут к цели напролом, это следовало учесть, новый Анри-Гийом Талигу не нужен…
Ли развернул-таки карту и отметил, куда мог добраться Реддинг, если решил прыгнуть выше головы, на что и была вся надежда. Что понимали в любви Алиса, Фрида, Марианна, Катарина?! Две последние об этом хотя бы не говорили, но баронесса любви все-таки хотела, потому и злилась. Чего искала Катарина, Лионель не представлял, но от желания близости головка у нее порой кружилась. Савиньяк это чувствовал дважды, но Ариго была слишком королева, чтобы признать свою слабость, свою истинную слабость. Вот показать себя в любви они с Росио умели.
Когда, «уступив» Сильвестру, капитан личной королевской охраны граф Савиньяк провел кардинала в зимний сад, он едва не забыл, что сделал это по сговору, и невольно залюбовался достойной Иссерциала сценой.
— Мне показалось, ты увлекся, — сказал он вечером Алве.
— А мне показалось, что увлекся ты, — парировал тот. — Или лишней четвертью часа мы обязаны нескромности Сильвестра?
Тот вечер они завершили еще более нескромно, но кузинам Фарнэби это понравилось, а запертому в летних лагерях Эмилю — нет…
Лионель потянулся и отправился к маркграфу. Вольфганг-Иоганн сперва удивился, потом довольно расхохотался и предложил выпить. Разделявшая одиночество сюзерена черноволосая дама улыбнулась, разлила вино, извинилась и вышла «сменить платье».
Через четверть часа она вернулась с пухленькой блондинкой.
— Ко мне зашла моя подруга. — Черноволосая лукаво посмотрела на гостя. — У нее закончился алый шелк для вышивания… Я ее задержала. Я права?
— О да. — Платье вышивальщицы позволяло оценить высоту груди и нежность кожи. — Что вышивает ваша подруга?
— Леворукого, — захохотал маркграф, — клянусь торосами Агмарена, сегодня она вышивает Леворукого! И будет трудиться до утра.
— О, — прошептала подруга. — О… Я так люблю рукодельничать по ночам.
В покоях фаворитки маркграфа имелось несколько спален, и одна была выдержана в алых тонах. Когда в окне забрезжил рассвет, Савиньяк покинул спящую сном праведницы вышивальщицу, на груди которой уже проступили следы его ночного рвения. Впрочем, собственные плечи маршала тоже украшала обильная «вышивка».
Глава 4. БЕРГМАРК. АГМШТАДТ И ОКРЕСТНОСТИ ТАЛИГ. ЮЖНЫЙ ТРАКТ
400 год К. С. 10-й день Летних Молний
1
Это была странная мысль — забраться в Старый парк и затащить туда Марианну, но Робер выучился сходить с ума не хуже прочих. Двое рука об руку проскользнули мимо клюющих носом стражников и побежали сквозь ночь к источнику. Эпинэ не представлял, что его подруга столь проворна и столь вынослива. Когда впереди блеснул поймавший ущербный месяц поток, Робер задыхался, а Марианна лишь слегка улыбалась. Иноходец не заметил, когда и где она сбросила туфли и куда делись гребни и шпильки. Волосы женщины лились вторым водопадом, и в них, бросая вызов луне, светлел цветок.
— Куда ты? — Эпинэ удержал возлюбленную у самой воды. — Утонешь.
— Я? — удивилась та, широко раскрывая бездонные глаза. — Никогда… А разве мы не будем купаться?
— В Драконьем источнике? — не поверил своим ушам Робер. — Но это же невозможно!
— Почему? Ведь он зовет. Послушай… Он ждет, он хочет тебя напоить, он тебя помнит, любит и не оставит. Он всегда пребудет с тобою дальним плеском, звездной росою, ароматом полночных лилий, водопада жемчужной пылью, дрожью трав над зеленым плёсом, лунным гребнем в ивовых косах. Будет долгой твоя дорога от порога и до порога, от озерной сини к небесной, от дождя к полуденным песням…
— Марианна! Лэйе Астрапэ, я что, уснул?
— Ты устал… Ты долго уставал, но это проходит! Уже прошло.
