Он в самом деле знает, только пусть уберутся. От хныкающей гадины не сбежать, то есть всем не сбежать. Кто-то должен остаться, кто-то, кто нужен этой твари… Будь таковым кто-то другой, бросил бы ты его на съедение и сбежал? К Марианне? К Левию, спасать душеньку? Неважно. Щербатой девчонке нужен ты, и давно нужен, прятаться не за кого.
— Монсень…
— Хочешь, чтоб нас сожрало? — Поправить перевязь, пожать плечами. — Со мной ничего не станется. Забери Дракко.
Спешиться, на мгновенье прижаться к теплой гриве. С Моро тоже так прощались.
— Разрубленный Змей, вы уберетесь или нет?!
Дошло. Заворачивают, с трудом сдерживая коней. Девчонка продолжает реветь, мостовая то ли кажется тряской, то ли в самом деле готовится стать болотом и поглотить все, что не успеет удрать. Крысы вот успели…
Зеленая дымка липнет к камням, медленно, слишком медленно гаснет конский цокот. Ушли. Наконец-то.
Рыжий огонь рвет тьму. Выстрел. На мгновенье прервавшийся рев.
— Вы меня осуждаете? — Салиган сжимает пистолет и смотрит на ребенка без тени. — Без толку, как я и думал, но не стоять же как олухам?
— Фляхи! — Девчонка топает ногой в спущенном зеленом чулке. Нет, это не чулок, это туман. — Фу! Дядька фу!
— Что тебе, деточка? — кривится посеревший маркиз. Новый вопль, непонятные, но грязные слова, хватающие каблуки камни. Коронованное чудовище лыбится щербатым ртом, вытирает лапу о натянутую на круглом животике сорочку.
— У болвана фульги нет,
Не видать тебе конфет!
— Деточка, — хрипло повторяет Салиган, — тьфу!
— Деточка-конфеточка…
— Уходите! — Робер хватает неряху за плечо. — Она за мной!
— Вы самоуверенны… Проэмперадор. А удирать от нее я уже пробовал.
— Дядька Фу сидит в шкафу! Дядька Бе застрял в трубе! Бе-бе-бе, вот тебе!
Она прыгала то вперед, то назад, дразнилась, кривлялась, приставляла к носу растопыренные пальцы. Звонкие, будто над водой, вопли, должно быть, разносились далеко, но дома, если в них кто и жил, молчали, а южане убрались. Удрали, сбежали, бросили… Он сам их прогнал, и все же это было предательством. Он не ожидал, что и Дювье, и Дракко…
— Дядька Фе сожрал трофей. Дядька Бу наклал в гробу, Бе-бе-бе, вот тебе!
— Лэйе Астрапэ, заткнись!
— Ы-и-и-и!
Так мог бы завизжать под ножом мясника поросенок размером с церковь.
— Дурак! — Круглые, полные зелени и злобы глазенки вцепились в Робера клешнявыми раками. — Ты дурак! И тебя укусит рак! Ненавижу! Грязный дядька, дядька Фу!
Горная дорога и пустой город. Две дороги, один конь… Две ночи, две женщины или одна? Черные кудри, белые струящиеся пряди, клыкастая кошачья голова… Крылья, огонь, Молния! Сквозь расколотый кристалл…
— Пошел вон! У меня есть король! — Пухлая ручонка едва не ткнулась Эпинэ в нос, в зеленом мерцании черным бездонным оком раскрылся вделанный в браслет камень. — Вот! Мой король! Он ко мне придет! Это наш город! Наш, а ты грязный… От тебя воняет! Я тебя не хочу! Ты дурак! Иди вон! К своей рыбе-жабе!
— Вон-вон. иди вон! Вон-вон, иди вон!..
— Сударь, вы разве не слышите, вас… То есть, надеюсь, нас просят удалиться.
— Вон-вон, пошли вон…
— Идемте же!
Салиган. Ну этому-то чего нужно?! Под ногами чавкает зеленая топь, в ноздри, в горло лезет гнилой дым, душит, вызывает рвоту… Так не бывает: можно либо гнить, либо гореть… Но это сгнило и теперь горит.
— У меня есть мой король… — визжит луна. — Пошел вон!.. Ты дурак… Наш город… Король… Рак… Рак… Дурак…
Горы, огненная кошка, шум воды, лилии в водовороте, лилии в вазах, тишина, сон.
— Эпинэ! Поднимайтесь, нас прогнали.
— Салиган?
— К вашим услугам, но чистого платка у меня нет.
— Вы видели?
— А вы слышали? — Маркиз наклонился и что-то подобрал с изумительно твердых камней. Пистолет… — Она назвала вас грязным. Вас! В моем присутствии. Все, я уничтожен. О жалкий жребий мой!
Глава 8. ТАЛИГ. ОЛЛАРИЯ
400 год К. С. 7-й день Летних Молний
1
Ветер играл цветной тряпочкой, будто котенок. Ветер, тряпочка и окруженная серыми гвардейцами карета — больше на Виноградной улице не было никого.
— Интересно, — графиня сощурилась на навязанного ей заступника, — что творится в других кварталах?
Улицы, которыми ехал кортеж, казались спокойными, хотя и слишком для этого часа малолюдными. Никаких приключений, никаких воплей с руганью, но и смеха не слышно, и зазывалы с уличными торговцами молчат.
— Человек генерала Карваля сообщил, что ночь прошла спокойно, — напомнил Пьетро. Это Арлетта знала и без монашка. Творись в столице что-то непотребное, ее из Нохи не выпустили бы даже с дюжиной Пьетро и сотней Габетто.
— Я плохо вижу, — призналась графиня спутнику, — посмотрите, какие лица у прохожих. Слава Создателю, здесь хотя бы есть люди.
Пьетро послушно приподнял занавеску. Смотрел он долго, дольше, чем это делал бы адъютант, которому поручили немолодую даму.
— Люди озабочены, — длинные пальцы вновь отсчитывали бусины, — озабочены, насторожены, но не злы. Будь я военным, я заверил бы вас в том, что причин для тревоги нет, но я монах и могу не скрывать опасений. То, что на улицах так мало горожан, меня пугает больше их лиц. Затишье перед грозой… Как ни банально это сравнение, я не могу подобрать другого. Сударыня, так ли вам необходимо видеть господина Капуль-Гизайля?
— Мы у барона не задержимся, — пообещала Арлетта, испытывая жгучее желание броситься назад, под защиту монастырских стен, — а курьера в Ноху отправьте прямо сейчас. Офицеры должны быть готовы.
К чему? К лезущим из катакомб чудовищам? Так в Олларии катакомб вроде бы нет, а все мыслимые распоряжения Левий перед отъездом уже отдал.
— Здесь не столь давно проезжал его высокопреосвященство. Если бы он счел нужным…
— И все же пошлите.
Карета послушно остановилась, Пьетро вышел, стало совсем тихо, потом коротко и тревожно простучали копыта. Арлетта поправила волосы и поудобней устроилась на подушках. Она видела Олларию всякой, в том числе и не очень приятной. Ожидание грозы… Ожидание войны, мятежа, казней… Сорок лет назад Арлетта была слишком юна, чтобы понять — или Алиса уничтожит Алваро с Диомидом, а заодно и Савиньяков, или волк с вороном сломают королевские шеи раньше. Но все же влюбленная в мужа жена не могла не почувствовать охватившее тогда Двор и столицу напряжение, только оно было иным.
— Гонец отправлен, сударыня. Пьетро, какой вы увидели Олларию по приезде?
