– Подождите-ка, – сказал Мазур. – «Только я знаю»,
вы сказали? А радист? Ему что, каким-нибудь осколком в лоб прилетело?
– Да нет, – сказал Хольц, криво усмехаясь. – Он
стоял тут же. Но, понимаете... Он бы не одобрил, я бы не нашел у него
понимания. Этот парень был идейным. Фанатик со стандартной биографией. Как
говорят американцы, упертый.
– А вы, стало быть, нет?
– Верьте или нет, дело ваше, но к тому времени я
давным-давно не был убежденным нацистом. Я был в гестапо, не забывайте. В любой
спецслужбе очень мал процент идейных фанатиков. Потому что именно спецслужбы
имеют дело с реальной информацией о реальном положении дел. Официальная
пропаганда – это для толпы. Нет уж, мы были кем угодно, только не фанатиками. К
тому времени человеку вроде меня уже стало ясно, что идеи стухли, а цели
недостижимы...
– Ага, – сказал Мазур. – И радист, я так понимаю,
покончил самоубийством, выстрелив себе в затылок?
– В основание черепа, – с большим знанием дела поправил
Хольц. – Есть такая точка, вот тут. – Он наклонился над Мазуром и
ткнул крепким пальцев в точку, о которой и сам Мазур прекрасно знал. –
Смерть мгновенна, ни мига страданий, я вовсе не хотел, чтобы он страдал,
как-никак мы служили в одном экипаже... Но он ни за что бы со мной не
согласился. Он умер через четверть часа после взрыва, когда стало ясно, что на
лодке погибли все до одного, и никто более не вынырнет. О трупе я позаботился,
его так никто никогда и не нашел.
– А потом?
– Остаток дня я провел даже с некоторым комфортом – в лодке,
как и полагалось, был НЗ, пресная вода на острове отыскалась. А назавтра над
островом и вокруг стали летать самолеты. Американцы искали свой штурмовик.
Несомненно, он просто не успел связаться с базой и сообщить, что видит
субмарину – иначе моя легенда не прокатила бы... А она прокатила. К тому
времени я успел многое обдумать, принялся бегать по берегу, как какой-нибудь
Робинзон Крузо, махать, костер разжег, навалил зеленых веток для дыма...
Летающая лодка быстренько подрулила к берегу. Янки были очень разочарованы –
они, понятное дело, решили, что это их пилот спасся. Ну, что им оставалось
делать? Мне дали по шее для порядка, обыскали и забрали с собой. Привезли сюда,
на свою базу. Обычно пленных отсюда переправляли в Штаты, но я был
один-одинешенек, да и оказии не случилось. А через несколько дней кончилась
война. И я сразу стал почти неинтересен. Допрашивали, конечно. О, я им
преподнес чертовски убедительную версию... Назвался младшим офицером с другойлодки.
Американцы ее потопили в тех же местах дня три назад, мы слушали их радио до
того, как потеряли антенну. Я там знал кое-кого, вот и присвоил себе чужое имя
– такой же младший офицер, ничего интересного. Со своим «зольдбухом»,
солдатской книжкой, я успел поработать– подтер, где надо, до полной
нечитаемости, подмочил морской водой... Они ничего и не заподозрили. Мундир
кригсмарине, погоны соответствуют обозначеному в книжке званию, место службы
тоже, вот только номер подлодки не читается. Я им напел, что спасся на той
самой надувной лодочке, и течением меня принесло прямехонько к острову. Съели.
При серьезной разработкемогли и докопаться, но кому это было нужно. Война
закончилась, я был обычным младшим офицером кригсмарине, каких в плену у
союзников торчало немерено... Меня еще два месяца держали за колючкой, в
каком-то пункте для интернированных – а потом вышибли к чертовой матери. С
соответствующей справкой. Можно было выправить бесплатный билет в Европу – в
трюме какого-нибудь сухогруза. Только зачем? Родители к тому времени уже
умерли, невеста... в этомплане я не сентиментален. Я ведь единственный
знал, что там лежит на дне.
– Вот только добраться никак не удавалось, а?
– Это точно, – со вздохом кивнул Хольц. – Сначала,
как вы, должно быть, понимаете, нужно было просто выжить. Подыскать работенку,
освоить язык, осмотреться, и вообще... Мотало чуть ли не по всей Южной Америке.
Шофер, рабочий на плантациях, одно время служил в полиции довольно далеко
отсюда. Мне нельзя было высовываться, ясно? Потому что сюда повалили наши, чтоб
их черти взяли. Их тут было столько... И какие люди... Верьте или не
верьте, но лет двадцать назад, в другой стране, средь бела дня метрах в трех от
меня, как ни в чем не бывало прошел сам папаша Мюллер... слышали о таком?
То-то. И мой шеф, штандартенфюрер Рашке, тоже, как потом выяснилось,
преспокойно обитал в одной гостеприимной здешней стране...
– Ну, понимаю, – сказал Мазур. – Тут дело даже не
в идеях, а в камушках. Они бы вас выпотрошили, как камбалу на кухне.
– Вот именно, – поморщился Хольц. – Но даже если
бы я и уцелел, остался бы нищим. Похлопали бы по плечу и поблагодарили за
верность давным-давно сгинувшему рейху... Зачем мне это? Нет уж, мне хотелось самому...
Только никак не получалось. То денег не было, то возможности. Два раза пытался
– в пятьдесят седьмом и семьдесят первом. В первый раз просто сорвалось, а
во второй вообще чудом уцелел – скоты-напарнички погорячились... Попытались
перерезать глотку раньше времени, да и действовали бездарно... В общем, слишком
долго ни черта не получалось. И только когда судьба меня свела с отцом
сеньориты Кристины, я рискнул... Вот и все, пожалуй. Еще виски?
– С удовольствием, – кивнул Мазур.
Он решил не ломать пока что голову над тем, правдива только
что выслушанная история, или с какой-то неизвестной пока целью выдумана то ли
от начала и до конца, то ли в каких-то важных деталях. Сейчас этого просто не
определить.
– Одного я только не пойму, – протянул он задумчиво. –
Вы то и дело упоминали о разведках, которых вы боитесь. При чем тут разведки?
Или там кроме бриллиантов, еще что-то было?
Хольц, стряхнув мечтательность, уперся в него цепким
взглядом:
– Почему вы задаете такиевопросы?
– Потому что не хочу связываться ни с какими
разведками, – сказал Мазур. – Для людей вроде нас с вами это
совершено ни к чему. Вдруг и у вас что-то такое на уме...
– У меня на уме только бриллианты, – сказал
Хольц. – А разведки... Там были еще и микропленки, куча самых разных
документов о наших отношениях с друзьями: расписки и донесения, материалы о
некоторых деликатных акциях и тому подобное... Сюда эвакуировали архив одного
из отделов.
– Кому это теперь нужно? – с самым наивным видом, какой
только мог себе придать, воскликнул Мазур.
– Ну, не скажите... – с тем же превосходством протянул
Хольц. – Я, как опытный сотрудник известного ведомства, могу вас заверить
со всей определенностью: такиедокументы не протухнут и за сто лет. Кое-какие
политические партии существуют до сих пор – и активно участвуют в нынешней
политике. Кое-какие фитили способны даже сегодня взорвать нешуточные бомбы.
Наконец, до сих пор иные персонажи живехоньки... Этот архив для людей вроде нас
с вами абсолютно неинтересен – а вот политики и разведчики его смогут использовать
на всю катушку – по крайней мере, большую часть...
– И наверняка дали бы за него немалые денежки? –
спросил Мазур.
