— Пацан, я вижу, ты тут самый серьезный…
— Ну?! — мальчишка приосанился.
— Заработать хочешь?
— Сколько?
— Хороший вопрос! Ты не спрашиваешь, что нужно делать?
— А что?
— Постеречь мою машину. Сам знаешь, люди всякие
попадаются — могут покрышки проколоть, зеркала снять… так ты за ней пригляди, а
я, если все будет в порядке, заплачу тебе сто рублей. Когда вернусь.
— Двести, — моментально отреагировал смышленый
подросток, — а за сто тебе пускай Мурка машину стережет, — он махнул
в сторону кошки.
— Далеко пойдешь! — одобрила Лера. — Ну
ладно, так и быть, пусть будет двести.
За дверью не было никакой проходной, не сидела бдительная
тетка на вахте, сразу начинался унылый длинный коридор, освещенный тусклыми
допотопными плафонами, замазанными грязно-белой масляной краской. Света они
давали мало, да еще и горели через один, видимо, в целях экономии. Лера наугад
открыла какую-то обшарпанную дверь, там оказалась перевязочная — старенькая
кушетка, обитая драной клеенкой, металлический шкафчик с отбитой стеклянной
дверцей, полупустые бутыли с какими-то растворами…
Послышались шаркающие шаги, и появился дед в застиранной
байковой пижаме. В одной руке он держал пакет кефира, другой прижимал к груди
эмалированное судно. Не обратив на Леру ни малейшего внимания, дед прошествовал
мимо и скрылся за дальней дверью. Лера шагнула за ним и обнаружила за дверью
лестницу на второй этаж. На площадке перед окном дед, поставив оба предмета на
подоконник, достал из кармана наполовину скуренную папиросу и шарил под
подоконником, надо полагать, в поисках спичек. Лера поднесла ему зажигалку. Дед
закурил в полном молчании.
Сверху донесся раздраженный крик и шум падающего ведра,
потом ответный крик и звук льющейся воды. Дед засуетился, уронил окурок и
горестно вздохнул. Лера протянула ему свою едва начатую пачку сигарет. Дед
хмыкнул презрительно при виде разноцветного «Собрания», но взял сразу две
сигареты. Потом подумал и взял еще две.
— Ты тут зачем? — строго спросил он. — К нам
сюда такие крали не ходят.
— Мне бы узнать кое-что… — уклончиво ответила Лера.
— Это смотря чего узнать, — оживился дед. —
Ежели про состояние больного, так это положено в справочном окошечке
спрашивать, ежели оно имеется, а только в нашей больнице его отродясь не было,
а другое чего посторонним личностям и вовсе знать не положено…
Лера как могла доступно объяснила въедливому деду, что дело
у нее конфиденциальное, что не хочется ей встречаться с больничным начальством
и что хорошо бы побеседовать с нужным человеком приватно.
— Иди к няньке Михалне, вон она полы моет, — дед
поднял глаза к потолку, — только много денег ей не давай, такая пройда…
даром не чихнет, судно вынести — и то платить приходится! Хорошо, я покуда сам
своими ногами ходить могу…
Лера отдала ему оставшиеся сигареты и пошла наверх, где
старуха в синем сатиновом халате возила шваброй по грязно-серому заплатанному
линолеуму. От такой процедуры пол нисколько не становился чище, только разводы
на нем проступали еще отчетливее.
— Чего надо? — спросила старуха неприветливо, при
этом стал виден во рту желтый, едва ли не единственный зуб.
— Поговорить, — ответила Лера и невзначай показала
старухе краешек пятисотрублевой бумажки. Хоть давешний дед и не одобрил бы
такое количество денег, Лера здраво рассудила, что раз нахальному мальчишке
только за то, чтобы машину не попортил, она дала двести рублей, то бабке за
полезные сведения уж никак не меньше пятисот полагается. Был бы толк!
При виде денег старуха тут же просветлела лицом, потом
настороженно оглянулась и шепнула Лере, чтобы шла на улицу и там ее маленько
подождала, а она мигом, вот только тут управится. А здесь никак нельзя,
поскольку Лизавета Пална уж больно сегодня с утра сердитая.
Старуха и верно управилась мигом. Лера вместо вопроса
показала разорванный бланк больницы с той стороны, где была неразборчивая
фамилия.
— Кто такой? Ломов? Лаков? Ломаков? Не помните такого
больного?
— Ах вон что… — протянула нянька. — Вон кто тебя
интересует… Опоздала ты, девонька, он уж когда помер… Уж сколько времени
прошло…
— Значит, ничего не помните? Ну так я другого
кого-нибудь поищу, — Лера сделала вид, что хочет убрать пятисотку обратно
в кошелек, и старуха заторопилась.
— Не Ломов это вовсе, девонька, и никакой не Лохов, а
Ломовой. Ломовой Алексей Прохорыч, вот. Память-то у меня хорошая! Дело это было
уж с полгода тому, в апреле, как раз снег полностью сошел. Привезли его с
огнестрельными ранениями в тяжелом состоянии. Жуткое дело! Ну, конечно,
операцию сразу сделали, пули вынули. А только он все равно вскорости помер,
сердце, видать, не выдержало. Или еще что, я уж не знаю. Но мужик крепкий был,
доктор сказал, если бы столько крови не потерял, он бы его вытащил.
— А кто в него стрелял? — спросила Лера.
— Да кто же знает? — старуха отвела глаза. —
Перестрелка была на шоссе, он троих уложил насмерть. Но и сам не выжил.
Милиция, конечно, приезжала, а что толку, если все умерли? Свидетелей-то нету!
— Кто с ним в палате лежал?
— Да кто… — нянька помедлила, вспоминая. — Васька
Шлыков лежал, наш, оредежский. Он в аварию попал на своем грузовике, ноги
отнялись. А еще… мужик такой серьезный…
— Затворов, — решилась подсказать Лера.
— Точно! — расцвела нянька. — Был такой! Он
со шпаной сцепился — машину, что ли, угнать хотели или так пошутить. Отбился
он, конечно, только побили его сильно, он и попал к нам. А Ломовой этот… куда
его девать-то? У нас реанимация на одного человека, там как раз Анна Семеновна
из библиотеки помирала. Ну его и сунули к этим в палату. Он к утру умер, не
приходя в сознание.
«А вот тут вы, бабушка, ошибаетесь, — подумала
Лера, — пришел он в сознание и успел этим двоим рассказать все про ценную
вещь, что спрятана в лесу. Оттого и разорвали они листок, чтобы ни один сам не
смог до того места добраться, а только вместе…»
— Помер он, милиция тут покрутилась да и отбыла
восвояси, — вспоминала старуха, не сводя настороженных глаз с
купюры, — а тут наезжают на двух машинах таких больших, черных.
— Джипы, что ли?
Ну да. И давай спрашивать — как да что. Тех в палате пытали
— не сказал ли чего тот-то перед смертью? Они говорят, нам чужие дела без
надобности, мы вообще спали всю ночь, глаз не открывали! Похороны отгрохали
богатые! Гроб красоты необыкновенной, из какого-то иностранного дерева, да еще
позолоченный, цветов — целый магазин скупили. Мне за обмывание — тысячу рублей
отвалили! — Старуха мечтательно зажмурилась.
— Больше ничего не было?
— Да что ж? Похоронили его, после Затворов этот из
больницы выписался и уехал, а Васька Шлыков — тут живет, недалеко, куда он
денется без ног-то?
