– Да понял я, понял. Хорошо, мам. Наверное, ты права. Только все равно у меня в голове не укладывается... Вот если б я узнал, к примеру, что Машка мне изменяет... Да я бы ни на секунду... Да я бы... Какое там терпение, блин!
Он вдруг с силой сжал в кулаки лежащие на столе ладони, задумался на секунду, но тут же будто и обмяк, глянул на нее с грустной усмешкой:
– Хотя чего я – про Машку... У нас ни детей, ни тем более нервных падчериц в загашнике не имеется... Ладно, мам, я буду молчать. Наверное, ты права...
– Главное – Ленке ни слова, я тебя умоляю!
– Ну сказал же...
– Спасибо, сынок. Я всегда знала, что ты способен поддержать меня в трудную минуту.
– Да какая это поддержка, мам? Это, по сути, издевательство, а не поддержка... Вот если б я и в самом деле мог тебе хоть как-то помочь...
– А ты мне уже помог! Пониманием, добрым словом! Я очень, очень тебя люблю, Максимушка!
– И я тебя люблю, мам. Очень люблю. Теперь даже еще больше, наверное. И еще – мне тебя так в этой дурацкой ситуации жалко... И так за тебя обидно...
Снова сжав кулаки, он резко отвернулся к окну, дернул кадыком, сглотнул нервно, втянул с трудом воздух через нос. Она потянулась было к нему с жалостливым объятием, но тут же себя и одернула – еще чего не хватало! Нет, не надо ему от нее сейчас жалости... Жалость на жалость – уже перебор получится, кисельно-слезливое разгильдяйство. Ну что они, сядут в обнимку рыдать, что ли? Нет уж... Достоинство нужно включать, самой же ею провозглашенное достоинство терпения!
– Ну все, сынок, все! – произнесла бодро, даже слегка насмешливо. – Все, сынок, давай к этой теме больше не будем возвращаться, хорошо? Давай-ка лучше снова чайник поставим, в моей кружке, например, давно уже чай остыл!
– Да...вай... – кивнул, не поворачиваясь, с силой тряхнул головой, смахивая слезу.
– А булочку с маслом будешь?
– Бу... Буду, мам, буду...
– И с вареньем?
– И с вареньем...
Потом, позже, когда смотрела в окно, как он бежит по заснеженному двору в сторону трамвайной остановки, чтобы встретить припозднившуюся Ленку, дала волю слезам. Может, зря она его во все это вовлекла? Хотя как не вовлечь – других вариантов не было... Нет, черт бы побрал одноклассника Мишку Колесниченко, который в архитектурном учится. Ишь, какой востроглазый сплетник нашелся! Не мог, что ли, этот словоохотливый да востроглазый увалень в другой институт поступить?!
* * *
Какой длинный, какой маетный нынче январь... Днем – беспросветное серое небо над головой, вечером – стылые неуютные сумерки. И на душе так же – беспросветно, стыло и неуютно. И квартира встречает по вечерам их с Сонечкой гулкой тишиной, замешанной на испуганном беспокойстве – где ж твои домочадцы, Лиза, почему домой не спешат? Хватаешься за телефон, кликаешь родные имена – Лена, Максим, где вы? Ах, ну да, у подружки, да помню, предупреждала... Да, Максимушка, да, батарея садится, что ж, понимаю...
Что-то уж слишком часто стал пропадать Максим вечерами. Нет, оно и понятно, дело молодое – девушка Маша, друзья-приятели... Да и легче ему так, наверное, – меньше дома бывать. Что ж, пусть. Зато завтра выходной наконец. Может, хоть завтра все дома соберутся, надо бы с утра пироги затеять... Проснутся – на всю квартиру пирогами пахнет! Пусть, как говорится, все смешалось в семье Вершининых, но запах пирогов по субботам никто отменить не вправе! Как бы там ни было, а надо раздувать блеклые угольки семейного очага, хоть и дыхания порой не хватает...
А только в выходной, как ни странно, дислокация присутствующих домочадцев неожиданно поменялась. Так и не дождавшись обещанных пирогов, сбежали с утра из дома Лена с Максимом. А Влад... Влад никуда не сбежал. Ни в придуманные дела, ни в срочную поездку в автосервис, ни к Екатерине Дмитриевне, которая якобы требовала срочного его присутствия в предыдущие выходные. Главное, он сам наперед все эти обстоятельства придумывал, не дожидаясь ее вопросов – куда, зачем... Она послушно кивала головой, соглашаясь, – что ж, мол, надо так надо. Хоть бы задумался в одночасье – отчего она такая покладистая. А впрочем, наверное, не до того ему. То есть не до анализа ее поведения. Спасибо, хоть с легендами своего отсутствия приличия блюдет...
Вышел с утра из спальни, заглянул к ней на кухню, да так и остался стоять в проеме дверей, будто ожидая от нее чего-то.
– Доброе утро... – произнесла она осторожно-приветливо, едва успев натянуть на лицо беззаботно-счастливое выражение.
– Доброе утро, Лизонька.
Надо же, Лизонька! Голос теплый, как раньше, но разве ее обманешь этой нарочитой теплотой, пробивающейся через явную виноватость? А глаза... Ох, лучше и не смотреть в эти глаза, быстрее к плите отвернуться – слишком уж там тоски много плавает. Наверное, очень трудно ему это теплое утреннее общение дается. Так же трудно, как ей – терпеливая роль дурочки с переулочка. Хорошая пьеса, ничего не скажешь. Актеры бьются в конвульсиях, а режиссер упорно твердит свое «не верю, ребята». Но что делать – надо играть, если ввязались...
– А Максим с Леной где?
– По своим делам убежали... Ленке сегодня с утра в институт нужно, а Максим... Максим не знаю куда пошел. Наверное, с Машей время проводит.
– Да? Ну, что ж... А мы с тобой чем сегодня займемся, Лизонька? Какие у нас на сегодня планы?
О, даже вот так – «мы с тобой» и «у нас»! Не знаешь, что и ответить на такое щедрое предложение!
– Да я, в общем, ничего особенного не планировала... Так, стирка-уборка, с Сонечкой погулять... Правда, сегодня особо не нагуляешься – минус двадцать пять за окном!
– Да, холодно сегодня... Очень холодно...
– Ты завтракать будешь, Влад?
Стоит, задумался вдруг, уставился в морозное окно, будто улетел мыслями в это «очень холодно». Только что здесь был, и нет его. Так бы и стоял, наверное, если б не вылетевшая из своей комнаты Сонечка – вскрикнула радостно, подбежала, обхватила за ноги:
– Папа, папочка!
Вздрогнул, словно на землю вернулся. И расплылся в отцовской улыбке, подхватил дочку на руки, прижал к себе, ткнулся носом в кудрявый затылок. И то – давно не виделись... Утром исчезает – она еще спит, вечером появляется – уже спит...
– А мне мама вчера новую куклу купила, она песенку петь умеет!
– Правда?
– Да, пойдем, я тебе покажу! Ей надо на животик нажать, и она песенку поет, только там слова непонятные!
– Какие – непонятные, доченька?
– Да, наша покупка почему-то по-английски поет... – любуясь на Сонечкин восторг, подсказала она, тихо вздохнув.
– Ну что ж, пойдем, послушаем, что она там исполняет... А вдруг непотребное что-то?
– А как это – непотребное, пап? Ругательное, что ли?
