— А вот и нет! — быстро возразил Псаммиад. — Как всегда, вы поспешили с выводами и, как всегда, дали маху. Вы решили, что знаете все на свете, а сами блуждаете меж трех сосен. Ладно, я продолжаю. Прежде всего вам нужно заставить амулет заговорить.
— А он разве умеет? — спросила Джейн.
Вопрос Джейн носил скорее риторический характер, потому что, несмотря на уже описанную выше прозаичность гостиной дома по Фицрой-стрит, дети почувствовали, как вокруг них, подобно золотому туману, сгущается атмосфера тайны и волшебства.
— Конечно, умеет! А вы, кстати, умеете читать?
— О да! — ответили оскорбленные в лучших чувствах дети.
— Стало быть, вам всего-то лишь нужно прочитать имя, написанное на вашей половинке амулета, и дело с концом. Стоит вам произнести это имя вслух, как амулет обретет способность делать… э-э-э… различные волшебные вещи.
В гостиной снова воцарилось молчание. Амулет с почтением передавался из рук в руки.
— Так ведь на нем ничего не написано, — сказал наконец Сирил.
— Чепуха! — возразил Псаммиад. — А это, по-твоему, что такое?
— Ах, это! — изумился Сирил. — Но это же никакое не имя. Это просто птички, змейки и всякие прочие зверушки.
На самом деле вот что было изображено на талисмане:
— Нет, у меня на вас никакого терпения не хватит! — разозлился Псаммиад. — Если вы сами не можете прочитать, так найдите кого-нибудь, кто может! У вас есть на примете какой-нибудь ученый жрец?
— Не знаем мы никаких жрецов! — сказала Антея. — Есть у нас один знакомый викарий (викариев, кажется, иногда называют жрецами в Писании), но он знает только латынь, греческий и древнееврейский. А всяческих там птичек и змеек он явно толковать не умеет.
Псаммиад яростно топнул своей мохнатой лапой.
— О, лучше бы мне вас вообще никогда не встречать! — возопил он. — Ну скажите на милость, чем вы отличаетесь от каменных истуканов с острова Пасхи? Скажу вам по правде, почти ничем. Неужели во всем этом вашем современном Вавилоне не найдется ни одного завалящего мудреца, который был бы способен читать имена Великих?
— Почему же? — обиженно возразила Антея. — Вот, например, у нас наверху живет один бедный ученый джентльмен. Однажды мы тихонько заглянули в его комнату, так она битком набита этими самыми каменными истуканами, да и железными тоже. Старая нянечка говорит, что бедняга ест столько, что и воробышку не хватило бы, а все деньги проматывает на всякие камни и бумажные салфетки, которые называются «папиросами»… то есть, «папирусами».
— Вот и сходите к нему, — сказал Псаммиад. — Только соблюдайте предельную осторожность! Если он знает более древнее имя, чем то, что написано на амулете, и использует его против вас, амулет превратится в ничего не стоящую безделушку. Так что вы сначала должны связать его узами честного слова или даже заставить поклясться на крови, что он не будет мошенничать, а уж потом показывайте ему амулет. А теперь, прошу вас, отнесите меня наверх, в мою песчаную нору, и ступайте к вашему ученому жрецу. Я попросту умру, если мне не предоставят нескольких минут тишины и покоя!
Через несколько минут четверо наших приятелей, поспешно вымыв руки и причесавшись (это, слава Богу, Антея догадалась), уже стояли перед дверью «бедного ученого джентльмена», собираясь с силами перед тем, как «связать его узами честного слова или даже заставить поклясться на крови».
Глава III. ПРОШЛОЕ
Обед ученого джентльмена без толку засыхал на столе. На сей раз это была горка рубленой баранины, возвышавшаяся посреди застывшей подливки наподобие одинокого острова в центре затянутого льдом озера. Вы, конечно же, согласитесь, что на свете нет ничего отвратительнее с виду, чем застывшая, белая от жира подливка, и вполне разделите чувства, охватившие детей после того, как, постучав три раза и не получив никакого ответа, они повернули ручку, осторожно приоткрыли дверь и чуть было не уткнулись носами в эту самую окаменевшую жировую горку. Тарелка с бараниной стояла на ближнем к ним конце огромного стола, что тянулся вдоль одной из стен комнаты. Кроме нее, на столе имелись всевозможные статуэтки, чудного вида камушки и толстенные ученые книги. Над столом были навешены просторные полки, уставленные красивыми стеклянными колпачками, в которых можно было разглядеть какие-то непонятные и немного жутковатые предметы. А в общем и целом колпачки не очень-то отличались от тех, что можно встретить в любой ювелирной лавке.
«Бедный ученый джентльмен» сидел за небольшим столиком у окна и был всецело погружен в изучение какой-то чрезвычайно крохотной вещицы, которую держал перед собой при помощи маленького блестящего пинцета. В правом глазу у него имелась мощная лупа, и это напомнило детям, с одной стороны, о часовой лавке, с другой — о длинных улиточьих глазках Псаммиада.
Джентльмен был невероятно худым и невероятно долговязым — во всяком случае, его необычайно длинные и худые ноги никак не хотели умещаться под столом и то и дело норовили вылезти в окно. Он был настолько занят своей работой, что не услышал, как открылась дверь. Некоторое время дети постояли в нерешительности, а затем Роберт решил-таки притворить дверь. Когда взору детей предстал ранее скрытый дверью участок стены, у них на мгновение перехватило дух — там, за дверью, стоял самый что ни на есть настоящий (и очень-очень большой) футляр для мумии! Он был раскрашен в красный, желтый, зеленый и черный цвета, а на его лице явственно прочитывалось весьма недоброе выражение.
Вы, конечно же, знаете, что такое футляр для мумии? Если нет, то я советую вам немедленно отложить книжку в сторону и отправиться в Британский музей, где этих футляров видимо-невидимо. Хотя, с другой стороны, для нас сейчас не важно, знаете вы это или нет. Важно то, что футляр для мумии — это самая последняя вещь, которую человек ожидает повстречать на верхнем этаже обыкновенного дома в Блумсбери, особенно если этот футляр к тому же еще и смотрит на вас с таким выражением, будто хочет сказать, что вам тут абсолютно нечего делать.
Так что наши приятели не могли удержаться от того, чтобы не завопить «Ой-ей-ей!» и не попятиться назад, отчаянно грохоча башмаками.
Ученый джентльмен вынул лупу из глаза и сказал:
— Простите?..
Он говорил очень мягким, вежливым голосом, который безошибочно выдавал в нем бывшего оксфордского студента.
— Это мы должны просить прощения, — не менее вежливо ответил Сирил. — Извините, что мы вас побеспокоили…
— Заходите! — радушно приветствовал их ученый джентльмен, подымаясь со стула (с кошачьей грацией, как позднее выразилась Антея). — Я всегда рад видеть вас у себя. Не желаете ли присесть? Нет, только не сюда. Позвольте мне сначала убрать эти папирусы.
