Однако превратившийся в тигра Ягненок столь часто запутывался руками, ногами, а то и своей глупой головой в оставшихся от ковра лохмотьях, что служивший клеткой стол пришлось отодвинуть на скользкий линолеум, где тигриные игрища возобновились и проистекали как по маслу. Теперь, когда стол не скрывал большую часть ковра, все его ужасные раны предстали на всеобщее обозрение.
— Ах! — меланхолично вздохнула золотая птица. — Недолго же ему довелось пожить в этом мире.
— Увы, — ответил Роберт. — Все когда-нибудь кончается. И это ужасно!
— Иногда конец означает покой, — философски заметил Феникс. — Однако если этот самый покой не наступит для ковра в ближайшие несколько минут, то я боюсь, что вы от него и концов не сыщете.
— Верно, — согласился Сирил, уважительно потыкав концом башмака разноцветные останки. Это его движение привлекло внимание Ягненка, который, вообразив себя то ли быком, то ли швейной машиной, опустился на четвереньки посреди ковра и начал с ожесточением тыкаться носом в его красно-голубой ворс.
— Аггеди-даггеди-гаггеди! — приговарил он при этом. — Даггеди-аггеди-гаг!
И тут, прежде чем кто-либо из присутствовавших успел чихнуть (вообще-то, даже если кому-нибудь в тот момент и впрямь приспичило чихать, вряд ли от этого был бы какой-нибудь толк) пол комнаты стал совершенно таким, каким он был до покупки ковра — маленьким деревянным островком посреди линолеумного моря. Ковер исчез, а вместе с ним исчез и Ягненок!
В комнате снова повисла мертвая тишина. Еще бы — Ягненок, маленький неразумный Ягненок, который еще и говорить-то толком не умел, был в одночасье унесен неведомо куда предательским ковром, исполненным опасных для жизни дыр и такого же точно волшебства! Никто не имел ни малейшего понятия о том, где его теперь искать. Да и как они могли его искать, если их единственное средство передвижения тоже отсутствовало?
Джейн, естественно, ударилась в слезы. Антея ужасно побледнела и, по всей видимости, была близка к умопомешательству. Однако глаза ее оставались сухи.
— Это наверняка сон, — сказала она.
— То же самое говорил наш викарий, — успокоил ее Роберт, — но ты же знаешь, что он был неправ.
— Постойте! — сказал Сирил. — Но ведь Ягненок не загадывал никакого желания! Он просто болтал себе по-игрушечному.
— Ковер понимает любую речь, — наставительно заметил Феникс. — Даже когда говорят по-игрушечному. Я, правда, никогда не слышал о такой стране — как ее там, Игрушия, что ли? — но будьте уверены, что ковер знает этот язык.
— Ты что же, хочешь сказать, — спросила Антея, трясясь от ужаса, — что когда он лопотал свое «даггеди-аггеди-гаг», это и впрямь что-то значило?
— Конечно, — ответил Феникс. — Все слова что-нибудь да значат.
— Боюсь, вот тут-то ты и не прав, — сказал Сирил. — Даже когда люди говорят на чистом английском языке, они постоянно норовят ляпнуть что-нибудь на редкость бессмысленное.
— Да нет же, я имею в виду совсем другое! — простонала Антея. — Так ты полагаешь, что это самое «аггеди-гаг» что-то значит для Ягненка и ковра?
— Безусловно, — хладнокровно ответствовал Феникс. — «Аггеди-гаг» значит для Ягненка то же самое, что и для ковра.
— Так что же это тогда значит? Что это значит?
— К сожалению, — ответила золотая птица, — меня никогда не учили говорить по-игрушечному.
Джейн продолжала шумно всхлипывать, но остальные оставались на удивление спокойными — такое состояние в книжках иногда называют «спокойствием отчаяния». Ягненок исчез. Ягненок, их маленький ненаглядный братец, которого за всю его драгоценную короткую жизнь ни на мгновение не оставляли без присмотра, исчез без следа и сейчас находится один-одинешенек посреди бескрайнего и не всегда доброго мира, а рядом нет никого, кто мог бы защитить его в случае опасности, не считая продранного до дыр ковра. Раньше дети как-то не задумывались над тем, насколько огромен окружавший их мир и как трудно бывает отыскать в нем человека, да еще такого маленького, как Ягненок. Теперь эта мысль одновременно пришла им в головы — и нельзя сказать, что она она прибавила им духу.
— Самое ужасное во всей этой истории то, что мы его никогда не сможем найти, — замогильным голосом выразил Сирил чувства, владевшие всеми в тот момент.
— Вы что же, хотите, чтобы он вернулся? — спросил Феникс, и в голосе у него прозвучало плохо скрываемое удивление.
— Конечно, конечно хотим! — закричали все разом.
— Вот уж не знаю, стоит ли он того, чтобы вы из-за него так распинались, — сказала золотая птица, с сомнением покачивая головой.
— Конечно, стоит! О, сделай так, чтобы он вернулся! Пожалуйста!
— Ну раз вы так настаиваете, — сказал Феникс, оправляя свои золотые перья, — то будьте добры, приоткройте окно. Я на секундочку выгляну наружу и попытаюсь что-нибудь придумать.
Сирил рванул верх оконную раму, и в следующее мгновение Феникса с ними уже не было.
— О, если бы только мамочка поспала подольше! Ой, а вдруг она проснется и захочет видеть Ягненка! Ой, а вдруг сейчас зачем-нибудь придут слуги! — причитала Антея. — Не реви, Джейн! Все равно без толку. Что? Сама плачу? Да нет же, я вовсе не плачу — по крайней мере, не плакала, пока ты не заметила… И вообще, я бы и слезинки не проронила, если бы мы хоть что-нибудь могли сделать. Ой-ей-ей!
Сирли с Робертом были мальчиками, а мальчики, само собой разумеется, никогда не плачут. Однако ситуация была настолько тяжелой, что я нисколько не удивлюсь, если узнаю о том, что им пришлось изо всех сил кусать губы и хлопать глазами, чтобы подтвердить это правило.
И вот в этот-то ужасающий момент сверху, из маминой спальни, донесся звон колокольчика.
Спокойствие отчаяния оставило детей, и на место ему пришло оцепенение безысходности. А потом Антея вытерла глаза, огляделась по сторонам и, решительно подойдя к камину, вытащила из него кочергу.
Кочергу она подала Сирилу.
— А ну, ударь меня по руке, да посильнее! — приказала она. — Мне придется объяснять маме, почему у меня такие распухшие глаза.
— Сильнее! — закричала она, когда Сирил легонько коснулся ее руки дрожащим концом кочерги. И без того изрядно нервничавший Сирил от этого ее крика подпрыгнул чуть ли не до потолка и опустил кочергу ей на руку гораздо сильнее, чем они оба того хотели.
Антея завизжала от боли.
— Ой, Пантерочка, милая, я не хотел делать тебе больно, правда! — закричал Сирил, бросая кочергу обратно в камин.
— Все… в… порядке… — беззвучно сказала Антея, зажав пострадавшее место здоровой рукой. — К-кажется… пок-к-краснело…
Так оно и было — на антеевой руке стремительно вырастала порядочных размеров сине-красная шишка.
— А теперь, Роберт, — сказала она, стараясь говорить ровно и без запинки, — валяй-ка ты погулять на улицу! О, мне все равно, куда! Хоть на свалку, но только чтобы духу твоего здесь не было. Я скажу маме, что ты взял Ягненка с собой.
