— Точно! — подхватил Роберт. — Я всегда хотел увидеть собственными глазами Южный Крест и тропические звезды — они там величиной с кулак, между прочим.
— Только не это! — очень решительно сказала Антея. — Я так не могу. Я просто уверена, что мама никогда бы не позволила нам бросить дом на произвол судьбы, а одна я здесь оставаться не намерена.
— Я останусь с тобой, — сказала самоотверженная Джейн.
— Не сомневаюсь в этом, — поблагодарила Антея. — Но, знаешь, даже и с тобой мне будет как-то не по себе.
— Ты же знаешь, — обратился Сирил к Антее самым любезным и дружелюбным тоном, на какой только был способен в данную минуту, — что я никогда не буду делать то, что тебе кажется неправильным, но…
Тут он замолчал, но вы же знаете, как много иногда можно сказать молчанием.
— Не понимаю, почему… — начал было Роберт, но Антея прервала его:
— Да нет же, тут все по-дркгому! Сам знаешь, иногда тебе только кажется, что ты делаешь что-то не то, а иногда ты в этом уверен. Так вот, сейчас я в этом уверена.
Феникс ласково посмотрел на нее своими золотыми глазами и с улыбкой произнес:
— Если ты считаешь, что и впрямь уверена, то и делу конец. А твои благородные братья никогда не оставят тебя одну.
— Конечно, нет! — поспешно (пожалуй, слишком поспешно) выпалил Сирил. Роберт заверил Антею в том же самом.
— Лично я всегда готов вам помочь, чем могу, — продолжал Феникс. — А потому я, пожалуй, отправлюсь в этот раз один — неважно, с помощью ковра или моих не менее надежных крыльев — и принесу вам все, чем вы только не пожелаете скрасить сегодняшний вечер. Чтобы не тратить время даром, я полечу, пока вы будете прибираться. — Он немного помедлил, а затем добавил задумчивым тоном: — Кстати, какая разница между «прибираться» и «убираться»? Ведь, насколько я понимаю, это означает одно и то же.
— Что может быть проще? — сказала Антея. — Когда мы прибираемся, мы чистим ковер, собираем игрушки, чиним карандаши, повязываем куклам ленточки — словом, делаем кучу полезных вещей. А когда слуги убираются, то они делают это на всю ночь, и в результате нас бывает некому встретить, когда мы приезжаем из Линдхерста.
— По мне, так лучше бы они убирались навсегда, — проворчал Сирил.
— Впрочем, все это одни пустые разговоры, — спохватился Феникс. — Ну же, решайте скорее, что мне вам принести! Имейте в виду, что я могу принести все что угодно.
Естественно, они так ничего и не решили. Предложений было много — деревянная лошадка, позолоченные индийские шахматы, соплеменный им слон, велосипед, автомобиль, книжки с картинками, музыкальные инструменты и масса всего прочего. Но, как выяснилось, любой музыкальный инструмент может по-настоящему заинтересовать только музыканта, да и то, если он еще не научился играть на нем, как следует. Книги же не располагают к совместным игрищам, а на велосипеде нельзя кататься иначе, как на улице (то же самое касается слонов и автомобилей). Только двое могут одновременно играть одним набором позолоченных шахмат (да и вообще, они скорее напоминают уроки в школе, чем игру), и только один ездок может зараз оседлать деревянную лошадку. В тот момент, когда дискуссия уже готова была перерасти в самую настоящую свару, Феникс вдруг раправил крылья, перелетел на ковер и оттуда обратился к детям со следующими словами:
— Ковер сказал мне, что он не прочь слетать на свою древнюю родину (если вы, конечно, не возражаете) и посетить могилу своего давно покойного родителя-ткацкого станка. Он обещает вернуться через час с грузом восхитительного, нежнейшего и драгоценнейшего товара, которым его родная страна прославилась на весь мир.
— А что это за страна?
— Как раз этого я и не понял. Однако, учитывая то, что время проходит даром, что вы никак не можете придумать что-нибудь толковое и что посуда до сих пор не перебита… то есть, я хотел сказать «не перемыта»…
— Понятно! — сказал Роберт. — Я голосую «за». По крайней мере, весь этот базар прекратится. И не забывайте, сюрпризы — это тоже здорово! А вдруг это турецкий ковер? Тогда он вполне может принести нам турецкого чаю.
— Или турецкого табаку, — откликнулся Сирил.
— Или по турецкой шали, — обрадовалась Антея.
— Или по турецкой бане, — не желала отставать Джейн.
— Ерунда! — заключил Роберт. — Ковер сказал «восхитительного и нежнейшего», а все эти шали и бани (не говоря уже о табаке) можно обозвать как угодно, но только не восхитительными и нежнейшими. Впрочем, о вкусах не спорят. Пускай себе летит. Надеюсь, не смоется, — добавил он, отодвигая стул и вкакивая на ковер.
— Остановись! — воскликнул Феникс. — Как ты смеешь? Стыдо попирать чувства ближнего своего лишь потому, что он родился ковром!
— Да, но как же он сумеет проделать все это, если на нем не будет кого-нибудь из нас? — спросил Роберт, в глубине души надеясь, что этим «кем-нибудь» непременно окажется он сам. — Кто же будет ему загадывать желания?
Но жестокий Феникс лишил его и этой последней надежды.
— Напишите ваше желание на листке бумаги, — произнес он, — и приколите его булавкой к ковру.
Так что пришлось выдрать из антеевой тетрадки по математике чистый листок и отдать его Сирилу, а Сирилу ничего не оставалось делать, как вывести на нем крупными буквами следующее:
Мы желаем, чтобы ты сейчас же отправился на свою любимую древнюю родину и принес нам побольше того восхитительного, нежнейшего и драгоценнейшего товара, о котором говорил. И, пожалуйста, не задерживайся долго.
Подписали:
Сирил, Роберт, Антея, Джейн
Когда он закончил, листочек положили на ковер.
— Написанным вниз, пожалуйста! — сказал Феникс. — Ковры не умеют читать записки с обратной стороны. Этим они, кстати, ничем не отличаются от вас.
Листочек перевернули и накрепко пришпилили к ковру. Когда стол и стулья были отодвинуты в сторону, ковер немного полежал без движения (очевидно, разбирая по складам корявый сирилов почерк), а потом вдруг взял да испарился — точь-в-точь как лужица воды на раскаленной жаровне. Вот именно, так оно и было — он просто сжимался и усыхал до тех пор, пока совсем не исчез из виду.
— Пожалуй, ему понадобится некоторое время для того, чтобы ообрать самые нежнейшие и драгоценнейшие экземпляры, — сказал Феникс. — Так что я бы, например, занялся битьем… то есть, мытьем посуды.
Так и порешили. В чайнике еще оставалось немало горячей воды, так что дело пошло быстро. Каждый энергично включился в работу, и даже Феникс не сидел сложа крылья — осторожно просунув свои деликатные коготки в дужки чайных чашек, он поднимал их одну за другой над тазом, опускал в дымящийся кипяток, а затем выставлял на стол, где Антея вытирала их полотенцем. Правда, это получалось у него очень медленно, но никто и словом не посмел его упрекнуть — к тому же, он с самого начала предупредил остальных, что, хотя он и не имеет ничего против грязной работы, она все же не совсем соответствует его жизненному предназначению. В конце концов вся посуда до последней ложечки была вымыта, высушена и расставлена на буфетных полках, а чайные и тарелочные полотенца — развешаны на веревке над сушилкой (Если тебе довелось родиться сыном какого-нибудь герцога, маркиза или, на худой конец, советника министра, то ты, быть может, не имеешь ни малейшего понятия о том, в чем заключается разница между чайным и тарелочным полотенцами. Но в таком случае у тебя должна быть весьма осведомленная в этом отношении нянечка, которая охотно все тебе растолкует, как только ты этого пожелаешь). И как раз в тот момент, когда восемь детских ладошек и одна пара птичьих когтей старательно просушивались при помощи торчавшего из угла мойки роликового полотенца, дети услыхали некий звук. Звук донесся из-за ближайшей к ним стены — стены, отделявшей, как им было известно, кухню от детской, — и был это самый странный и непонятный из всех звуков, которые детям доводилось слышать за свою жизнь. Во всяком случае, все звуки, которые они слышали до того, так же слабо напоминали нынешний, как свисток игрушечного паровозика — гудок океанского лайнера.
