Да, Ефимка про царя Мидаса отродясь не слыхал. Боярин
Годунов – тоже. Однако Борис Федорович знал другое: чем меньше народу владеет
тайною, тем меньше вероятия, что она будет разглашена. Именно поэтому он,
скрепя сердце, шепнул Акиму несколько тихих слов, не достигших Ефимкиных ушей,
кивнул в ответ на покорный поклон здоровяка и проводил легкую повозку со двора.
А сам, вместо того чтобы направиться к государеву двору, постоял немного под
хмурым, низким небом, которое сулило на завтра продолжение сегодняшней слякоти,
– да и вернулся к себе домой.
Ближайшей целью Бориса Федоровича было очистить к престолу
путь для младшего государева сына – Федора Ивановича, который, благодаря его
любимой жене и сестре Годунова Ирине, был мягким воском в руках своего хитрющего
шурина. И вот Бог дал наконец ему в руки средство против Ивана… Однако Борис
был не только хитер, но и умен, к тому же, история с Анхен его многому научила.
Он знал, что всякая палка – о двух концах, то есть всякое оружие, кое ты
обратишь против другого, может быть обращено против тебя. В том, что он пустит
добытый Ефимкою секрет в ход, сомнений не было. Только следовало хорошенько
рассудить, как это сделать, чтобы и волки были целы, и овцы сыты.
Тьфу! Волки сыты и овцы целы!
Борис тихонько рассмеялся. Он сызмальства почему-то
произносил это расхожее выражение неправильно, однако сейчас именно
исковерканные слова казались верными. Волк, который должен остаться сытым и при
этом целым, – это он, Борис Годунов. Что будет с овцами, Иваном и Марьей Нагой,
а также с государем, – его беспокоило мало.
* * *
Елена Шереметева выходила замуж не для того, чтобы быть
счастливой. Ну как можно быть счастливой, если о тебе во всеуслышание говорят:
«Защитница греха, людская смута, заводила всякой злобе, торговка плутоватая!»
Конечно, так отзывались не о самой Елене, а о всякой женщине. И всякий мужчина
слышал это с ранних лет, считал женщину неразумным ребенком: ведь она создана
из его ребра, а значит, все равно что его дитя. В лучшем случае, дитя было
любимое, небитое и обласканное. В худшем – замордованное, запытанное, а порою
замученное до смерти. Участь ее матери, которую муж, знаменитый воевода Иван
Васильевич Шереметев-Меньшой, являясь из походов, постоянно пытался загнать в
гроб кулаками, словно и она была злобным ливонцем либо крымчаком, постоянно
была в памяти Елены.
Если бы ее спросили, хочет ли она за сына государева… Ну кто
ж не хочет стать когда-нибудь царицею! К тому же отец дочку о согласии не
спрашивал. Хотя бы потому, что его к тому времени уже на свете не было: в 78-м
ливонцы убили под Колыванью. Конечно, он был бы несусветно рад, что выбор царя
и царевича пал на его дочь, – и это после того, как старший брат,
Шереметев-Большой, не раз уличенный в изменных связях с поляками и не раз
прощенный, загремел наконец в Кириллов монастырь, где и скончался под именем
Ионы. Все за Елену решила мать – и вот она живет во дворце, вот называется
царевною, вот качается каждый день в утлой лодочке своей участи: доплывет до
утра следующего дня или нынче же прогневит мужа какой-то малой малостью, и тот
вышвырнет ее в келью монастырскую, как и двух ее предшественниц, Евдокию
Сабурову и Прасковью Соловую?
Свои страхи разумная и рассудительная Елена утихомиривала
двумя доводами. Первое: Иван с молчаливым осуждением относился к многочисленным
женитьбам отца, особенно к тем, которые свершались без разрешения митрополита.
И хоть тоже, совершенно как его батюшка, считал, что царям закон не писан, они
этот закон сами создают, – а все же понимал: разведись он с Шереметевой и реши
жениться вновь, будет несусветный скандал и хлопот не оберешься. Это давало
Елене надежду, что царевич семь раз отмерит, прежде чем один раз отрежет и
избавится от нее. Второе: прежние жены были пустопорожни. Конечно, может быть,
они просто не успевали зачать, но одним из предлогов их ссылок было именно
бесплодие. За себя Елена не боялась: женщины в ее роду отличались
плодовитостью, и хоть многие дети умирали в младенчестве, многие и выживали.
Как мечтала, так и вышло: понесла чуть не сразу, чуть не с первой
же ночи. Не то что царица Марья, которая два года после свадьбы хаживала
праздная, и только теперь поползли наконец по дворцу смутные, еще
неопределенные слухи, дескать, бабки заметили первые признаки: остановку кровей
и тошноту. Но, возможно, это простое недомогание, так что во дворце особо не
радовались.
Впрочем, Елене было не до царицы. Она сразу ощутила такое
спокойствие, такое довольство, какого в жизни не испытывала. Жила, наслаждаясь
изобилием питья и еды (несмотря на свою худобу, покушать молодая царевна очень
любила, а теперь, брюхатая, и вдвойне!) и благосклонностью самого государя,
который, похоже, был очень рад скорому появлению на свет внука; с нетерпением
считая дни до разрешения от бремени, в сотый и тысячный раз рассматривая
приданое для младенца, изготовленное с великим искусством и тщанием. Она была
так занята собой, что не сразу заметила перемену, происшедшую с мужем.
Конечно, он не являлся больше на ложе жены – многим мужчинам
противно блуд творить с беременной, ничего особенного тут нет. Но Елена
чувствовала: мужу все равно, есть она на свете или нет ее. И его совершенно не
волновало скорое рождение сына и наследника. Он был постоянно погружен в себя,
на совместных трапезах с отцом, куда государь иногда приглашал и снох, отвечал невпопад,
а порою отпускал такие глупости, что Иван Васильевич как-то раз
полусердито-полушутливо сказал:
– Да ты, Иванушка, никак разумом тронулся! Хуже Федьки стал!
Коли выбирать сейчас из вас двоих, так ведь он больше на престол годится!
Ох, как вспыхнули глаза у царевны Ирины и ее братца Бориса
Федоровича, который тоже был зван на трапезу! Конечно, это была только шутка –
но шутка сия очень напугала Елену. Оказаться на задворках, отступить на второе
место, чтобы на первом оказались придурковатый Федор и его алчная женушка? Да
это же смерти подобно! А с Ивана все – как с гуся вода. Чудилось, он даже не
услышал отцовых слов. Словно бы испортили мужика, словно бы сглазили! Или…
приворожили?
Проскользнула шальная мысль: а не замешана ли тут какая-то
женщина? С этих пор Елена начала присматриваться к мужу, следить за ним.
Конечно, это было затруднительно, ведь у царевича своя опочивальня, поди знай,
куда он шастает по ночам или кто приходит к нему, не может же царевна, в ее
положении, красться по темным коридорам, высматривать да подслушивать, а
довериться кому-то она боялась: вдруг дойдет до мужа? Однако удалось сыскать
девку, у которой был дружок среди челядников царевича, и вот что узнала Елена:
по ночам Иван частенько уходит куда-то из своих покоев. Видели его далеко за
полночь идущим по переходу, связывающему малый дворец с большим, отцовским.
Видели возвращающимся оттуда…
