– Живет в Немецкой слободе – вот и одета, как принято у
немцев. Выросла там. Она служит у трактирщика Иоганна, вернее, у его жены, фрау
Марты. Это интересная история. Однажды на Иоганна и Марту, которые вечером
навещали какого-то своего русского знакомца, напали на улице. Случайный всадник
разогнал грабителей и спас их добро и жизнь. Он был купец, а потому завязал с
Иоганном дружбу, иногда получая товар через его посредство. Вскоре этот добрый
человек, к сожалению, умер от старых ран, полученных под Казанью, а вслед за
ним умерла и его жена, оставив пятилетнее дитя. Родни у них никакой не было,
никто из соседей приютить ребенка не захотел. Ее боялись…
– Ну да, понятно, рыжая, – кивнул Борис, отлично знакомый со
множеством суеверий, населявших сознание его соотечественников.
– Не только, – добавил Бомелий. – По слухам, мать этой
девочки была ведьма и зналась с нечистой силою. Словом, Анхен могла погибнуть,
когда б ее не пригрела Марта. Конечно, Анхен выросла на положении прислуги,
однако у нее был дом, люди, которые о ней заботились, она не голодала. И
оказалась, ты видишь, очень недурна собой, даром что рыжая. Ей теперь
шестнадцать. Может быть, вскоре сыщется добрый человек и возьмет ее в жены.
– Небось крещена в вашу веру?
– Само собой, – кивнул Бомелий. – Пастор любит ее: девочка с
охотой убирается в кирхе, а когда бежит за продуктами на рынок, обязательно
покупает рыбу и для пастора, который чрезвычайно падок на карасей в сметане.
– А приходила-то она зачем? – осторожно полюбопытствовал
Годунов, не особенно надеясь на правдивый ответ, однако Бомелий ответил без
всякой уклончивости:
– Прибыл обоз с товарами, среди которых доставили выписанные
мною из Любека книги, а также кое-какие лекарские приборы. К сожалению,
некоторые хрупкие вещи в дороге пострадали, их боятся трогать, чтобы еще больше
не разбить. Зовут меня, чтобы занялся этим сам.
Годунов мигом понял намек и засобирался уходить. Бомелий его
не удерживал, и вскоре Борис уже ехал к своему дому.
Жена встретила его на пороге, прижалась ласково, повела к
столу, рассказывая, мол, все готово в путь. Годунов только сейчас вспомнил, что
завтра с самого раннего утра собирался выехать в Александрову слободу. Как ни
тошно ему делалось от вида этой Колтовской, он остерегался надолго исчезать с
государевых очей, потому что соперник Богдан Бельский маячил пред ними все
настойчивее. Годунов уже не раз слышал, что именно Бельского называли новым
любимцем, который заслонил память и о Малюте, и тем паче – о Вяземском и
Басмановых, «неотходным хранителем» государевым называли. Конечно, Бельский
кровная, хотя и дальняя родня Малюте, однако Годунов все же зять Скуратова!
Нет – теперь он бывший зять бывшего Скуратова. Эх, не
вовремя загинул на стенах эстонской крепости тестюшка, не вовремя осиротил
семью. И сразу после его смерти началось это охлаждение царя, сразу на первое
место вылез Бельский. Свойственник-то свойственник, но не преминет ножку
подставить, чтобы освободить себе дорогу к душе государевой! А может быть, это
Колтовская-Колдовская ворожит, отвращает государево сердце от преданного ему
Годунова, которого невзлюбила с первого взгляда…
Казалось бы, что такое один взгляд? Движение ресниц, зрачка
– а именно он определяет жизнь. Словно бы искра проскочила между Анной
Колтовской и Борисом Годуновым – и мгновенно обратилась в пожар взаимной,
глубоко скрытой ненависти, который разделил их навеки и сделал тайными врагами.
Анна прекрасно знала, что Годунов пытался отговорить государя жениться на ней,
и не могла простить ему этого. А он… он ненавидел Анну за то, что черт ее
принес в слободу именно в тот вечер. Ведь еще днем государь заговаривал о желании
снова жениться, о грядущих смотринах невесты, и, помнится, Малюта и Борис тогда
значительно переглянулись…
Оба не забывали ошеломляющий успех Марфы и те блага, которые
посыпались на Малюту после сего замечательного сватовства. Годуновым тоже перепало
немало. К несчастью, дело кончилось семипудовым пшиком. Но оба враз подумали об
одном и том же: почему бы не попытать удачу вновь? Почему не поискать невесты в
собственной семье? Конечно, младшая дочь Малюты, Катерина, только-только
родилась, она еще в люльке качается и соску сосет, однако сестре Годунова Ирине
скоро четырнадцать, и хоть на смотрины берут девиц с пятнадцати лет, всегда
можно как-то исхитриться…
О, какие вспыхнули угарные мечты в голове Бориса! Сразу
вспомнились все слухи о почти неограниченной власти, которой обладал Михаил
Темрюкович, брат второй царицы. Сразу вообразил себя…
И напрасно, как выяснилось тем же вечером. Вот с первого, с
первого же взгляда почуял Годунов, что Анна Колтовская принесет ему горе, – так
оно и вышло. И тоже с первого взгляда он ощутил, что встреча со второй Анной –
рыжей и белоглазой девочкой Анхен из Немецкой слободы – будет иметь в его жизни
очень важное, может быть, даже судьбоносное значение.
Поэтому он сказал жене, что завтра никуда не едет, ни в какую
Александрову слободу, и, не обращая внимания на ее недоумение, отправился
спать, наказав разбудить себя ни свет ни заря: в ту пору, когда прислуга
отправляется на базар за припасами.
Глава 21
Шаги по болоту
– Сорочинское пшено,
[88] варено в воде, выводит из лица
сморщенье. Семя дынное, высушенное на солнце, толченое без чешуи, смешанное с
мукой бобовой в виде присыпочки, дает чистое умывание лица и рук, от которого
всякая нечистота и лишаи пропадают. Вода из зори сгонит нечистоту с лица, и
угри черные, и прыщеватые, и светлость наводит…
Анница подняла с колен круглое зеркальце в деревянном
ободке, обтянутом золоченою басменною
[89] кожею. Из темной глубины глянуло на
нее белое лицо с розовыми щеками и яркими, словно невызревшая смородина,
зелеными глазами под ровненькими дужками бровей. У Анницы даже сердце
захолонуло при виде своей чудной красоты! Раньше она смотрелась только в темную
дождевую воду, всклень налитую с краями бочки, стоящей близ крыльца. Смотрела,
дивуясь, себя ли видит, а может, завелась в бочке какая-то прекрасная дождевица
– ну, подобно тому, как живет в болоте болотница, в воде – водяница. В зеркало
впервые погляделась, уже когда наряжали ее к венцу. Брат Григорий, правда,
привез зеркало с последней добычею из ливонского похода, но сразу продал
задорого в городе – сестре даже и подержать не дал. Грех, мол!
Теперь у Анницы множество зеркал: и круглые, и складни
створчатые, и какие хочешь. Смотрись, сколько душе угодно! Но все же какая
жалость, что зеркала – грех. Нельзя увесить ими все стены в покоях и ходить
туда-сюда, везде встречая отражение молодой красавицы и неустанно любуясь ею.
