— Ах ты, мой умница, — умилилась я и погладила
Никитушку по руке.
За этим и застала нас официантка Аллочка.
— Еще кофе будете? — угрюмо спросила она.
— Будем! — весело ответила я. — Да я бы,
пожалуй, и коньячку выпила для настроения…
— Я тоже, — согласился Никита.
— Ты — тоже? — изумилась Алла.
— Неси, — строго приказал он, — и не
обсуждай.
У них произошел активный обмен взглядами, после чего Алла
удалилась, позабыв при ходьбе повилять бедрами.
От коньяка мне стало тепло и спокойно.
Мы сидели в уголке, отгороженные от остального зала, играла
тихая музыка, Никита смотрел на меня в полумраке блестящими глазами — в общем,
«Спрут-четыре»? Или — пять?
Ситуация очень напоминала сцену из итальянского сериала. Мне
бы только скромное вечернее платьице с вырезом и блестками. Комиссар Каттани и
его очередная дама, пока еще живая — насколько я помню, всех его любимых женщин
постепенно угрохали.
Посидев так некоторое время, Никита поднялся с места. Вместо
Аллы появилась другая официантка, которая принесла счет.
На улице до меня дошло, что Никита вроде бы за рулем.
— Как же мы поедем, ведь ты пил коньяк? —
пролепетала я.
— А мы никуда не поедем, — ответил он. — Мы
пойдем ко мне. Я живу вон там, в соседнем доме, а машину можно оставить здесь,
у кафе, никто не тронет.
Как интересно, отстранение подумала я, ну к нему — так к
нему, мне, в общем-то, все равно, лишь бы не домой.
Квартирка была маленькая и ужасно запущенная. Беспорядок там
был примерно месячной давности.
— Сестра иногда приходит, — пояснил Никита
смущенно, — но сейчас племянник болеет.
А самому ему порядок наводить некогда, небось и в
воскресенье на своем комбинате пропадает. Никита, видно, посмотрел на окружающее
нас безобразие моими глазами и расстроился. Я видела, что он смущен, растерян и
уже жалеет о том, что привел меня к себе.
Я видела его насквозь, я все про него знала.
Я сбросила осточертевшие за долгий день ботинки и забралась
с ногами на диван. Поскольку больше сесть было некуда, Никита робко пристроился
рядом.
— Хочешь, я расскажу, как была в девятом классе в тебя
влюблена? — спросила я.
— Не может быть! Правда? — обрадовался
Никита. — Ну-ка, ну-ка, расскажи.
И я рассказала, как из-за него попала в общество Леонардо да
Винчи, как с замиранием сердца ждала еженедельных общих собраний, и его
вежливо-равнодушного «Здравствуй, Саша!» при нечастых встречах. Как в
раздевалке старалась повесить свое пальто рядом с его курткой. Как, обмирая от
счастья, рисовала плакаты к его докладу.
— Плакаты были очень хорошие, — тихо сказал
Никита, — просто замечательные…
— Я три раза их переделывала, — призналась я.
Я добилась, чего хотела, Никита наконец забыл про свой
комбинат и про неудачную жизнь с женой, про то, что впереди у него куча
неприятностей, вплоть до увольнения с работы.
Под диваном валялась расческа. Я причесала Никиту так, чтобы
он ст??л еще больше похож на комиссара Каттани. Он мягко отнял у меня расческу,
взял за плечи и привлек к себе.
Не знаю, как там целуется настоящий комиссар Каттани,
наверное, он все делает отлично, но мой поддельный целоваться совершенно не
умел.
А дальше я ничего не буду рассказывать, можете считать, что
цензура вырезала из очередной серии «Спрута» все постельные сцены.
* * *
Я проснулась поздним утром и долго соображала, не открывая
глаз, где же я, собственно, нахожусь. Потом села на диване и огляделась. В
квартире никого не было, даже духом человеческим не пахло. На столе белела
записка:
«Саша, будешь уходить, просто захлопни; дверь. Н.»
Вот так: просто захлопни дверь. И все.
Правда, в самом углу было еще нацарапано слово «Позвони», но
не стоило обращать на него внимание, Никита написал его просто так, из
вежливости.
«А чего же ты ожидала? — спросила я себя. Да ничего
особенного», — тут же ответила самой себе. Все, как и должно быть. Ну и
ладно, откровенно говоря, мне сейчас не до запоздалых сожалений. Тем более что
я ни о чем не жалею. , Я вспомнила все, что я узнала вчера про Петра Ильича, про
комбинат и про то, что меня использовали, как последнюю дуру, и окончательно
расстроилась. Однако нужно было уходить из этой квартиры и просто захлопнуть
дверь.
Так я и сделала. Дома никого не было — хоть тут-то повезло.
Я приняла душ, заглянула в холодильник, но один вид еды навел на меня еще
большую тоску. Тогда я завернулась в плед и включила телевизор в гостиной.
Передачи по утреннему времени были неинтересные. Маленькие
девочки танцевали на сцене, размахивая огромными искусственными цветами. Я тупо
пялилась на экран. В голове было пусто, как в кошельке после отпуска. Делать
было совершенно нечего, да я и не смогла бы ничего сделать. Ведь у меня нет
никаких доказательств того, что Петр Ильич причастен ко всем убийствам. Да если
я только начну рассказывать Ираидиному подполковнику такую историю, он просто
вызовет санитаров из психушки!
А как на это отреагирует Главный? Я посчитала, что точно так
же. К тому же совершенно не хотелось вмешивать в дело мамулю.
Кажется, я впала в легкую дрему от безысходности. Разбудил
меня телефонный звонок.
Я взяла трубку и только потом сообразила, что лучше бы этого
не делать — не хочу разговаривать с мамулей.
— Сашка, это ты? — раздался в трубке голос
запыхавшегося Никиты. — Ты почему не позвонила?
— А разве ты просил меня это сделать? — хрипло
осведомилась я.
— Конечно, просил! Ты что, записки моей не читала?
— Читала…
— А я с трудом твой телефон нашел! Маме звонил, она в
старой записной книжке откопала, еще школьной!
Никита страшно орал, потому что в трубке слышны были гулкие
удары кувалды о железо, очевидно, Сидоров снова принялся за свое.
— Понимаешь, я утром очень торопился, потому что
проспал! Ты только не пропадай, а? — Несмотря на крик, в голосе его я
услышала просительные нотки. — Давай встретимся вечером, я хочу многое
тебе сказать…
Милый ты мой, а сколько я хочу тебе сказать! И к истории
влюбленной девятиклассницы мой рассказ не будет иметь никакого отношения.
— Хорошо, — медленно сказала я, — встречаемся
в четыре часа в кафе у Аллы. Не опаздывай, потому что разговор будет долгий и
серьезный.
— Сашенька, но я же на работе! — взмолился Никита.
— А я, между прочим, тоже! — обрезала его
я. — Это не шутки. Уверяю тебя, что в данном случае работа твоя может
подождать.
