— Ты! — заорала Гюрза. — Сволочь! Из-за тебя
все! Как свяжешься с мужиком, так у него неприятности! Котенкин из-за тебя в
аварию попал, чуть не погиб! Теперь и этого угробить хочешь?
В глазах у меня все помутилось от ненависти, как она смеет
упрекать меня за Мишку? Я и сама себя казню, но ни от кого не желаю слушать
подобные вещи, тем более, от этой стервы.
Я рванулась к Гюрзе и модна вцепилась ей в волосы.
Хищники семейства кошачьих, как известно, перед тем, как
напасть, бьют хвостом и прижимают уши, поэтому дрессировщики заранее могут
поостеречься. Волки как-то по-особенному рычат и вообще долго преследуют свою
жертву. Я же в данном случае поступила как медведь, который, по утверждению
дрессировщиков, никогда не предупреждает, что он чем-то недоволен, а просто
бьет лапой наповал.
Ошарашенная внезапным нападением, Гюрза несколько
замешкалась, и я успела как следует попортить ей прическу. На ощупь ее волосы
напоминали колючую проволоку, так что выдрать клок я не смогла, зато
перехватила их поудобнее одной рукой, а другой рванула ворот блузки, и пуговицы
посыпались на пол с дробным стуком.
Гюрза мотала головой и пыталась освободиться, но я держала
крепко, и все рвала и рвала в клочья воротник блузки. Беспорядочно махая
руками, Гюрза добралась наконец до моей шеи и попыталась придушить меня, и
тогда я, не примериваясь, ткнула кулаком ей в глаз.
Неизвестно, что было бы, если бы я попала именно в глаз,
возможно, меня посадили бы в тюрьму за членовредительство, но Гюрза сумела
вовремя увернуться, и кулак мой попал по скуле. Скула у нашей Гюрзы жесткая,
она вообще вся состоит из одних костей, поэтому я сильно ушибла руку и от
неожиданности выпустила ее лохмы.
Невозможно себе представить, какое удовольствие я получала
от нашей драки. Только сейчас я поняла, как давно и сильно мне хотелось набить
Гюрзе морду. В одно мгновение я поняла и где-то даже посочувствовала
клептоманам и даже маньякам: ну нет у людей больше сил сдерживать свои
преступные желания!
Гюрза, ощутив свободу передвижения, немедленно вцепилась в
мои волосы, а поскольку они у меня не из колючей проволоки, то она сумела
выдрать здоровенный клок на затылке. От боли и злости у меня брызнули слезы —
этак еще и лысой оставят!
Я сменила тактику: решила выцарапать Гюрзе ее змеиные
глазки, но ведьма была начеку и берегла лицо, и потому я оторвала наконец
воротник у многострадальной блузки и дернула лямку бюстгальтера, мимоходом
отметив, что носить его нашей Гюрзе совершенно незачем: она оказалась не только
худой, но и ужасающе плоскогрудой.
Гюрза пнула меня под коленку, и, падая на пол, я прочертила
три здоровенные царапины у нее на шее, как утверждал потом Кап Капыч, в трех
миллиметрах от сонной артерии.
Сам Кап Капыч замечал краем глаза какое-то подозрительное
движение в кабинете у Гюрзы — там стоит всегда такая духота, что дверь открыта.
Но поскольку никому не придет в голову лишний раз заглянуть к ней в кабинет —
кому охота по собственной воле в террариум заглядывать, — то Кап Капыч
смирно сидел за компьютером и работал.
Наше с Гюрзой столкновение происходило в полной тишине, мы
не тратили сил на взаимные оскорбления. И только когда из кабинета раздался
грохот от моего падения, Кап Капыч бросился туда и застал такую картину.
Я лежу на полу, а Гюрза, в разорванной блузке и с
окровавленной шеей, попирает меня ногами. Петя ахнул и бросился спасать мою
жизнь. Одним мощным движением плеча он отправил Гюрзу в угол, причем
приземлилась она на голову. Кап Капыч у нас человек мирный, но здоровый,
силушкой его Бог не обидел, а тут он к тому же очень разволновался за меня.
Словом, Гюрза получила по полной программе: сначала порвали дорогую шелковую
блузку и бюстгальтер, потом расцарапали шею, да еще и стукнули головой о стену.
Я же, как оказалось, ничего особенно себе не повредила, если
не считать выдранного клока волос. Небольшая плата за полученное удовольствие!
Гюрза очухалась и рыдала в углу от бессильной злобы. Петя
удостоверился, что слезы у нее самые настоящие, и проникся к начальнице
сочувствием. Все-таки доброе у него сердце!
Он достал откуда-то пузырек с перекисью водорода и обработал
царапины, потом, вооружившись иголкой с ниткой, приметал воротник блузки и
зашил ее наглухо, чтобы не возиться с пуговицами, так что снять блузку с Гюрзы
теперь можно было только вместе с головой.
Пока он так суетился и ласково гудел над Гюрзой, как шмель
на весеннем солнышке, я в одиночестве зализывала раны на рабочем месте. Никаких
синяков и ссадин я у себя не нашла и осталась этим очень довольна.
— Ну ты даешь, — сообщил Петя, вернувшись наконец
из кабинета. — Что это на тебя нашло? Так и убить ведь могла…
Я находилась в чудном расположении духа, так что просто
поцеловала Кап Капыча в щечку и удалилась, напевая вполголоса любимый романс
Анны Леопольдовны:
— Ах, зачем эта ночь так была хороша!
Не болела бы грудь.., у кого она есть, конечно…
* * *
Наутро я поднялась рано.
В прихожей Леопольдовна чистила мужской костюм.
— Анна Леопольдовна, чтой-то вы с утра такая
мрачная? — спросила я, остановившись рядом с ней и сонно потягиваясь.
Признаюсь честно, что люблю наблюдать за трудовым процессом.
Как верно замечал бедняга Мишка Котенкин, на три вещи можно смотреть
бесконечно: на огонь, на воду и на то, как другие работают.
Леопольдовна мрачно на меня оглянулась и недовольно
фыркнула:
— Совсем мать твоя сдурела, нянчится с этим своим
старичком, как с младенцем. Кормит его, поит, пылинки сдувает… Вот костюм
велела почистить… А он-то, старый греховодник, все по сторонам зыркает! Видела
я, как он с Ираидой переглядывался! Тьфу! — Леопольдовна отвернулась и еще
активнее заработала щеткой.
Леопольдовна у нас отличается тем, что когда что-нибудь
думает о человеке, то сразу же это и говорит. Впрочем, у многих старух такая
позиция, их мало волнует, что люди могут обидеться. А которые не обидятся, те
разозлятся, а которые не разозлятся, тем вовсе неинтересно слушать, что о них думает
старуха-домработница. Все двери в прихожую были плотно закрыты, так что
оставалась надежда, что Петр Ильич не расслышал. Впрочем, Леопольдовна говорила
все это для мамули.
Из-за подкладки пиджака вылетела какая-то маленькая бумажка
и мягко спланировала на пол. Чтобы не заставлять Леопольдовну лишний раз
нагибаться и не слушать ее ворчания, я подобрала бумажку и понесла на кухню,
чтобы выбросить в мусорное ведро — все равно по дороге, кофе нужно поставить…
Однако не тут-то было: в приступе хозяйственного рвения Анна
Леопольдовна ведро не только опустошила, но и вымыла, и теперь оно сохло,
перевернутое вверх дном. Я машинально взглянула на бумажку, чтобы решить, куда
ее выбросить.
