Я ползла и ползла и наконец почувствовала слабое дуновение
свежего воздуха.
Это придало мне новых сил, я поползла быстрее, и еще через
несколько бесконечно долгих минут впереди мелькнуло еле различимое пятно света.
Желоб пошел под небольшим углом вверх, ползти стало труднее,
но постепенно увеличивающееся пятно света и становящийся все более свежим
воздух действовали на меня как допинг, и я безостановочно двигалась навстречу
свободе.
Еще несколько минут крайнего напряжения сил, и я увидела
прямо перед собой еще одну вентиляционную решетку, а за ней — яркий солнечный
свет и свежую зелень деревьев.
«Домой!» — сказала я себе, отряхнувшись и оглядевшись по
сторонам. На первый взгляд все вокруг было спокойно, потому что вылезла я из
небольшого окошка, находившегося примерно в полуметре от земли. Окошко выходило
на задний двор, да еще было прикрыто разросшимися кустами непонятного вида. Во
всяком случае, они очень хорошо меня прикрывали. Однако скрываться особенно
было не от кого, потому что во дворе никого не было, кроме немолодого
дядечки-автомобилиста, который с озабоченным видом копался в моторе стареньких
«Жигулей», да двух с половиной разомлевших бабулек на шаткой лавочке. То есть
старушек было две, но у одной из них на коленях сидела старая моська непонятной
породы.
Я зашуршала кустами, и моська подняла голову. Осторожно,
стараясь не шуметь, я, согнувшись в три погибели, начала двигаться короткими
перебежками к проему между домами. По предварительным прикидкам, там находилась
совершенно не та улица, на которой стоит здание фирмы, куда привезли меня не
так давно для допроса. Так что я сейчас спокойненько выйду, потом пройду
несколько кварталов, после чего сяду на общественный транспорт и поеду домой.
Дома я приведу себя в порядок, съем чего-нибудь горячего и начну военные
действия против всех, не считая, конечно, собственных родственников и совсем
посторонних людей. Впрочем, если посторонние вздумают мне помешать, то им тоже
достанется. Ибо мной овладела холодная ярость. Ярость эту я пока еще могу
контролировать, но никому не советую попадаться мне на пути.
Думая так, я преодолела отрезок пути, где могла прикрываться
кустами, и тут меня увидели старухи со своей лавочки. Надо сказать, реакция у
них отменная, они не стали тратить время на разглядывание случайно оказавшегося
в их дворе человека, они сразу начали орать.
— А что это ты там делала, такая и рассякая! —
заливалась одна тонким визгливым голосом.
— Бомжи проклятые, весь двор загадили, да еще и в
подвал лазют! — вторила ей другая бабка простуженным басом.
Не отвечая и не оглядываясь, я убыстрила шаг, кляня про себя
настырных старух. Не хватало мне еще привлекать к себе внимание! А вдруг те, в
подвале, Толик и Макс, уже полностью очухались и сейчас ползут по моим следам?
Или еще хуже, они знают, куда выходит вентиляционная шахта, и сейчас встретят
меня при выходе как ни в чем не бывало. Я вспомнила мерзкую улыбочку Макса и
похолодела. Уж теперь-то он точно не даст мне уйти живой.
Тут внизу я ощутила какое-то движение, и, вы можете себе
представить, мне в ногу вцепилась мерзкая тварь — старухина моська. Несмотря на
маленькие размеры, привычки у нее были как у бультерьера — не лает, а сразу же
вцепляется мертвой хваткой. От неожиданности я остановилась, пытаясь другой
ногой отпихнуть злобную тварь. Та огрызнулась и перехватила мою ногу поудобнее,
как будто это палка полукопченой колбасы. Было не очень больно, но противно. Тут
подоспели старухи, и, вместо того чтобы отозвать свою собаку, одна стала
науськивать ее еще больше, а вторая замахнулась на меня палкой.
Терпение мое лопнуло, и случилось то, что должно было
случиться. Я перехватила палку в воздухе и поверх нее посмотрела старухе в
глаза. Та охнула и выпустила палку, после чего стала медленно отступать.
Кричать она перестала, но так и осталась с открытым ртом. Почувствовав
неладное, ее напарница тоже остановилась. Я наклонилась и одним движением
отодрала от себя моську, подняла в воздух и метнула ее со всей силы как можно
дальше. Вторая старуха — та, с тонким голосом, чья была моська, издала боевой
клич, совершила потрясающий прыжок (я не шучу!) и поймала свою моську в
воздухе. Только было бы лучше для всех, если бы она не натравливала свою
пиранью на мирных людей, тогда и прыгать бы не пришлось.
— Чем на людей нападать, лучше бы у «Зенита» на воротах
стояли, — посоветовала я бабкам.
Собственный голос показался мне незнакомым, что-то в нем
было не так. Старухи глядели на меня со страхом и молчали, стоя на месте. Я
повернулась и пошла, не оглядываясь.
Пройдя квартал по улице, я заметила, что встречные прохожие
как-то странно на меня смотрят, один даже шарахнулся, а женщина с ребенком
прижала его к себе и ускорила шаг. Я прислушалась к себе и ощутила какое-то
неудобство в лице, что-то было не так.
Собираясь утром в «гости» к Ларисе Семашко, я не взяла с
собой сумочку, потому что хотела прикинуться служащей. Я сунула в карман
кошелек и пудреницу, а также носовой платок. Сейчас, разглядев в крошечном
зеркальце свое лицо, я очень удивилась. На лице застыл оскал, как у дикого
зверя — не то рыси, не то гиены. Очевидно, именно этого испугались старухи.
Усилием воли я вернула лицу обычный вид.
Как же они меня все достали! Этак можно вообще в дикого
зверя превратиться.
По дороге я заскочила в супермаркет и купила там жареную
курицу и бутылку острого кетчупа. Дома был один Лешка. Как он радостно сообщил,
у его мамочки какие-то занятия, не то шейпинг, не то фитнес. Как видно,
невестка взялась за себя всерьез, и, кстати, весьма в этом преуспела, то есть
значительно похудела и одеваться стала немного получше. И характер у Алки не
такой скверный, как был раньше, или, может, я просто притерпелась. А скорей
всего, после того, как со мной произошла куча неприятностей, мелкие свары с
родственниками не так волнуют.
При виде курицы ребенок издал боевой клич американских
индейцев, и мы живенько ее приговорили, запивая минеральной водичкой, найденной
в холодильнике. Пока я варила кофе, Лешка самолично вымыл посуду и выбросил
кости в мусоропровод, чтобы его мамаша не накрыла нас с поличным и не устроила
скандал. А времени уже шестой час вечера, нужно торопиться. Я надела старые
потертые джинсы и курточку попроще, выпросила у Лешки кепочку защитного цвета.
Ребенок порывался пойти со мной, но я категорически отказалась, поцеловала его
на прощание в подбородок и удалилась, приказав ничего не говорить родителям —
куда ушла, когда приду… пусть молчит, даже если я не приду ночевать.
Выйдя из дома, я прежде всего заскочила в обменный пункт на
углу и поменяла там предпоследнюю сотню долларов. Деньги кончаются, но что-то
подсказывало мне, что недолго я буду находиться в таком подвешенном состоянии.
Как говорил Ходжа Насреддин, либо шах помрет, либо ишак сдохнет… Так и со мной:
либо они меня найдут и убьют, и тогда деньги не понадобятся, либо я их
переиграю, они оставят меня в покое, и я начну новую жизнь с поисков работы.
