Девушка в регистратуре одарила меня чарующей улыбкой и
немедленно вспомнила, как меня зовут. Ничего удивительного: именно за это ей
платят, и платят неплохо.
— Как ваш зуб? — вежливо поинтересовалась
она. — И как чувствует себя Роман Васильевич? Он что-то давно к нам не
заходил!
Ее замечательная профессиональная память была мне очень на
руку.
— А я к вам, собственно, по его просьбе зашла. Он
обратился к протезисту, и тому понадобился рентгеновский снимок зубов. Роман не
хочет делать новый снимок — как-никак облучение — и попросил меня взять прежний
у вас в карточке. Самому ему некогда, он очень занят, а я была неподалеку…
На лицо девушки набежала легкая тень:
— Он не захотел воспользоваться услугами нашего
протезиста? Что ж, желание клиента — закон… — И она подошла к стойке с
картотекой.
— Вот его карточка… — Она принесла толстую аккуратную
тетрадку и начала перелистывать ее в поисках рентгеновского снимка.
А я впилась взглядом в обложку карточки.
«Лазарев Роман Васильевич», — было выведено на обложке
крупным аккуратным почерком. Дальше следовал адрес, адрес той квартиры, в
которой я прожила почти год и в которой благодаря собственной склочности
окончила свои дни Ромина тетя Ара…
А еще ниже стояла лаконичная запись:
«Группа крови — 1, Р+».
Земля ушла у меня из-под ног. Значит, у Романа действительно
первая группа крови, я не ошибалась! Но и Сергей Михайлович никак не мог
ошибиться, ведь он делал переливание крови, а он четко сказал, что понадобилась
кровь редкой, четвертой, группы.
Значит, человек в реанимации — действительно не Роман!
До сих пор я не могла поверить ему, хотя он непрерывно
повторял одну и ту же фразу, а я относила ее за счет амнезии, за счет
последствий аварии…
Но если он не Роман, то кто же он? И как кто-то другой мог
оказаться в машине Романа?
Я совершенно ничего не понимала.
— Наталья Сергеевна, что с вами? — озабоченно
воскликнула девушка из регистратуры. — Вам нехорошо?
Она поднесла к моему лицу ватку, смоченную нашатырем.
— Вы так побледнели! Присядьте…
— Ничего, ничего, — я вымученно улыбнулась, —
что-то голова закружилась… выйду на улицу, и все пройдет…
— Нужно больше бывать на воздухе! — Девушка следом
за мной подошла к дверям. — А снимок-то, вы же забыли снимок!
…Дежурство было не Олино, но мне обязательно нужно было
поговорить с тем человеком, который лежал в реанимации и которого до недавнего
времени я считала Романом.
Пока я добиралась до больницы, многое пришлось передумать. В
голове моей наконец открылся какой-то шлюз, и мысли потекли легко и свободно.
Действительно, стоило только поверить, что там, в реанимации, лежит не Роман,
как все встало на свои места, все события стали укладываться в определенную
схему. Того человека посчитали Романом, потому что обнаружили в его машине, в
его одежде и с его бумажником. Он выжил совершенно случайно, об этом говорил
мне капитан Сарычев, он не должен был выйти из этой аварии живым. И если бы он
погиб, то обгоревшее тело никто не стал бы особенно рассматривать и его
похоронили бы как Романа Лазарева. Зачем и кому это было нужно? И если там, в
палате реанимации, весь в бинтах и проводах лежит не Роман, то где же тогда
Роман и что с ним случилось? Я видела его на даче у Федора, не мог же кто-то
посторонний сесть там в его машину и уехать на ней, предварительно испортив
тормоза?
Все эти вопросы я собиралась задать мумии, лежавшей в
реанимации. Раз он так упорно доказывал мне, что он не Роман, то пусть тогда
ответит, кто он такой и как оказался в машине Романа…
Мне удалось без приключений добраться до палаты реанимации,
я тихонько приоткрыла дверь, но там оказалась не только незнакомая сестра, но
еще и врач что-то делал возле второго больного. Момент для посещения был далеко
не самый подходящий, но я просто не могла уйти домой с невыясненными вопросами,
все равно пролежу целую ночь без сна. Я тихонько побрела по коридору и увидела
приоткрытую дверь маленького чуланчика возле лестницы. Оттуда слышалась возня и
стук ведра. Заглянула туда, я увидела свою старую знакомую няньку с лицом
говорящей жабы.
— Здравствуйте, — неуверенно произнесла я. Она не
разглядела меня в полутемном коридоре и уже нахмурилась было грозно и рот
разинула, чтобы заорать, но тут я шагнула ближе к свету, и нянька меня узнала.
Не закрывая рта, она тут же сложила его гораздо более приветливо и стала ужасно
похожа на старую жабу из мультфильма «Дюймовочка». Я ожидала, что она громко
проскрипит «Коакс, коакс… Брекеке-кекс!», но нянька заговорила вполне
по-человечьи:
— Ой, девонька, ты все еще ходишь!
— А куда мне деться, если он тут у вас лежит в тяжелом
состоянии? — вопросом ответила я. — Так и буду ходить, пока ему не
полегчает.
— Это хорошо, это правильно! — одобрила
тетка. — Тебя как звать-то?
— Наташей.
— О, — неподдельно обрадовалась бабка, — а
ведь и я Наталья! Тезки, значит… Натальей Ивановной меня зовут.
— Очень приятно, — улыбнулась я.
— А ты чего тут, к своему не пройти? —
забеспокоилась нянька. — Так этому делу мы быстро поможем. Врач сейчас в
приемный покой уйдет, не будет он там сидеть, а с сестрой я договорюсь.
Нянька оглянулась по сторонам и прошептала:
— Ей сто рублей надо.
И пока я соображала, как бы это потактичнее объяснить
няньке, что сто рублей сестричке я дам, а вот ей, няньке, сто рублей будет,
пожалуй, многовато, потому что с деньгами у меня напряженка и я их сама не
печатаю, бабка честно добавила:
— Ну и мне полтинник, ста рублей мне много…
Вот за что я людей уважаю, так это за четкость и
оперативность. Никаких тебе намеков и экивоков, сразу сказала, чего и сколько.
Нянька получила от меня деньги и тут же прошлепала в реанимацию. Вернулась она
довольно скоро, я не успела даже как следует расположиться в чулане на старой
табуретке. Мне дали «добро», и сестричка даже вышла из палаты, взяв с меня
слово, что не буду ничего там трогать и позову ее, если, не дай бог, что
случится…
В палате реанимации населения прибавилось. Рядом с белой
мумией, которую я до сих пор считала Романом, появился еще один человек —
бледное, туго обтянутое кожей лицо, запавшие, плотно закрытые глаза. Он ни на
что не реагировал и дышал неровно, сипло. К нему были подключены такие же
трубки и провода, как к тому, кого я до сих пор считала Романом. Так же
пульсировали голубоватые экраны приборов, переливалась в прозрачных трубках
бесцветная жидкость.
Я подсела вплотную к «своему» больному и тихо проговорила,
наклонившись к нему:
