То же самое с газовой плитой в квартире: она совсем новая,
дорогая, прекрасно работала — а первое объяснение, которое пришло в голову
милиции, — это то, что плита была в аварийном состоянии, оттого и взорвался
газ. Это уже потом они там что-то нашли, и следователь осторожненько так
обвинил меня. Но ненастойчиво, потому что они ни в чем не уверены.
Неужели за обоими событиями стоит чей-то злой умысел? Причем
если в случае с машиной кто-то неизвестный хотел убить Романа, и это почти
удалось, — то кому могла помешать его тетка? Конечно, характер у нее был
отвратительный, но за это не убивают… Если бы убивали за плохой характер, земля
превратилась бы в пустыню!
И тут я вспомнила, что тетка Ара ночевала в этой квартире
всего одну ночь, можно сказать. А я в той квартире жила долго, почти год. И
если кто-то взорвал квартиру, то взрывал он меня…
От этой мысли я покрылась холодным потом.
Что упорно передавал мне Роман? Что мне угрожает опасность,
что меня попытаются убить… Так, может, уже попытались? И тетя Ара погибла
вместо меня? А что, мы примерно одного роста, она не толстая, убийство
произошло ночью — мог ведь убийца обознаться в темноте?
Бред! Это был самый настоящий несчастный случай! Нечего
выдумывать всякую криминальную ерунду! Кому нужна моя смерть? Кому я могу
мешать? Я придала излишнее значение словам Романа — словам человека,
находящегося в тяжелом состоянии и вряд ли способного связно мыслить… Да у него
вообще амнезия! Он собственного имени не может вспомнить! Упорно повторяет одну
и ту же безумную фразу — «Я не Роман»!
Я отбросила свои страхи и помахала проезжавшим «Жигулям».
Машина остановилась, я сказала адрес, договорилась о цене и
села.
Откинувшись на сиденье, бездумно уставилась вперед.
За последние дни больше всего денег у меня уходит на машины
до больницы и обратно, и деньги тают на удивление быстро… надо что-то делать,
искать новую работу…
Я случайно бросила взгляд в зеркало заднего вида.
За нами ехала «девятка» редкого цвета «баклажан».
В этом не было ничего необычного, но я сегодня уже не первый
раз видела эту машину. Когда два часа назад ехала в больницу — точно такая же
«девятка» попалась мне на глаза…
Мой водитель включил радио «Шансон» — любимую программу всех
шоферов. Почему им так нравится вся эта тюремная романтика, прочувствованные
письма из зоны, хриплые, простуженные голоса исполнителей блатных романсов —
ума не приложу, но факт налицо — большинство профессиональных водителей слушают
эту программу.
Наша машина проехала перекресток, резко повернула. Я
осторожно взглянула в зеркало.
«Девятка» по-прежнему держалась за нами как приклеенная. Ну
что ж, буду считать, что этому странному водителю со мной просто по пути, буду
и дальше успокаивать себя всякими отговорками, ссылками на несчастный случай… А
что еще мне остается? Признать правоту забинтованного, как мумия, человека,
поверить, что мне угрожает серьезная опасность, что кому-то нужна моя смерть и
они ни перед чем не остановятся…
Но тогда мне придется поверить и в то, что он говорит чаще
всего, — что он не Роман. А это уж полный бред. Ведь это его собственная
машина, которую он так оберегал и не давал никому, и ездил на ней только сам,
ведь это именно она не вписалась в поворот и рухнула в овраг…
На следующий день у меня была назначена встреча с доктором
Сергеем Михайловичем.
Врач, как всегда, торопился. Глаза, воспаленные от
постоянного недосыпания, глядели на меня недовольно и озабоченно.
— Что я могу вам сказать? Чудо уже то, что он жив. При таких
травмах, при такой огромной площади ожогов это удивительно. В сознание он не
приходит, хотя приборы показывают постепенную нормализацию всех процессов
органической деятельности…
— Не приходит? — удивленно протянула я, вспомнив
свои ночные беседы с использованием азбуки Морзе.
Выходит, только со мной он идет на контакт, а от всех
остальных скрывает, что давно уже пришел в сознание… Ну, раз он так об этом
заботится, я его тоже не выдам…
— Сами понимаете, — продолжал Сергей
Михайлович, — больница у нас небогатая, с медикаментами сложности… Даже
когда на начальном этапе лечения нужна была кровь для переливания — а у вашего
мужа редкая, четвертая, группа, — мы и то с трудом ее раздобыли…
Доктор продолжал жаловаться на устаревшее оборудование, на
недостаток лекарств и техники, а я плохо слушала эти жалобы: что-то в его
словах зацепилось за мое сознание, что-то удивило меня…
Вовсе не то, что Сергей Михайлович назвал Романа моим мужем
— какое ему дело до штампа в паспорте, если женщина навещает мужчину в больнице
— она или жена, или мать, а на мать я никак не похожа.
Нет, меня взволновало что-то совсем другое…
«У вашего мужа редкая, четвертая, группа крови…»
Четвертая группа крови? Но Роман как-то к слову сказал, что
у него та же самая группа крови, что и у меня, — первая, самая
распространенная… Что же это такое? Сергей Михайлович, конечно, не может
ошибаться, он делал Роману переливание крови, а уж для этого обязательно нужно
знать группу… Значит, ошибался Роман? Или не ошибался, а нарочно вводил меня в заблуждение?
Но это тоже как-то странно… странно и глупо.
Неожиданно мне пришло в голову, как можно просто и быстро
проверить, какая у Романа группа крови.
Он очень заботился о своем здоровье, в особенности о зубах,
и постоянно посещал небольшую, но очень дорогую стоматологическую клинику.
Когда у меня пару месяцев назад разболелся зуб, Роман сказал, что современный
человек не должен экономить на здоровье, и отвел меня в эту же клинику. В
клинике он представил меня как свою жену. Меня встретили как родную, завели карточку
и выразили надежду, что я буду в дальнейшем лечиться только у них. Зуб, кстати,
вылечили плохо, он продолжал болеть, и мне еще неделю пришлось полоскать его
теплым настоем аптечной ромашки.
Вот в эту клинику я и направилась.
Небольшой особнячок на Петроградской стороне был изумительно
отреставрирован и выглядел как игрушка. Вот что значит — дом попал в хорошие
частные руки! Хозяин не даст своей собственности приходить в запустение, это
совсем не в его интересах. Соседнему зданию меньше повезло: его фасад украшала
роковая табличка «Памятник архитектуры девятнадцатого века», поэтому его нельзя
было приватизировать, и несчастный особняк постепенно разрушался, лепнина
обваливалась со стен, колонны фасада покрылись глубокими трещинами. Еще несколько
лет — и спасать дом будет уже поздно…
Я вошла в клинику, и с порога меня окутало приятное ощущение
комфорта и заботы.
В дверях меня встретил импозантный швейцар, в холле возле
регистратуры стояли глубокие мягкие кресла из светлой кожи, на стеклянном
журнальном столике валялись свежие номера модных журналов.
