Спокойно проработав в понедельник полный рабочий день,
Марьяна не спеша вышла из офиса и направилась к ближайшей станции метро. Ей
хотелось узнать, спустится ли кто-нибудь из следивших бандитов за ней.
Останавливаясь перед витринами магазинов, она применила старый испытанный
прием, который видела во многих кинофильмах: посмотреть в стекло, есть ли за
ней слежка. И она увидела, что темно-красная «тойота» осталась где-то сзади, а
за ней, ничуть не скрываясь, идет ее знакомый олигофрен, ну, понятно, Васенька
же за рулем. Это-то было еще ничего, к своим бандитам Марьяна уже привыкла, но
ее интуиция, ее внутренний звоночек подсказал ей, что, кроме олигофрена, у нее
еще есть неприятности. Чуть в стороне от дебила шел молодой мужчина, и,
несмотря на его беззаботный вид, Марьяна сразу же угадала в нем
заинтересованное лицо. Она вспомнила, что как-то уже видела этот характерный
поворот головы и честный, даже слишком открытый взгляд. И было это недавно. Кто
бы это мог быть? Высокий, широкие плечи, развитые мускулы, но не накачанный.
Одет обычно, неброско и недорого. Все ясно – это милиция. Эта старая креветка
Громова приставила за ней слежку. Не зря у Марьяны было так неспокойно на душе
после разговора с ней. Вот ведь зараза, наверняка возраст уже пенсионный,
сидела бы дома, так нет, горит на работе, борется с преступностью до последнего
вздоха!
Ну ладно, одним больше, одним меньше, арестовывать милиции
ее сейчас не за что, Итальянец прав, преступлений она никаких не совершила, а
от слежки она уйдет, обязана уйти.
Дома мать показала ей повестку, которую нашла утром в
почтовом ящике. В повестке было сказано: явиться к следователю Громовой в 10.00
в среду. Это хорошо, что в среду, подумала Марьяна, если бы завтра, во вторник,
было бы сложнее. Громова стала бы ее разыскивать, звонить по всем телефонам,
забеспокоилась бы. А к среде так или иначе все решится.
Марьяна поужинала с родителями, посидела с ними у
телевизора, с грустью отметила про себя, какие они стали старенькие, –
что-то на нее нашло сегодня сентиментальное настроение. Если все кончится
хорошо и у нее будет куча денег, она найдет способ помочь родителям. О том, что
будет, если все кончится плохо, она не хотела думать.
Во вторник, учитывая, что Богданов уже завтра должен был
отправляться в командировку, Надежда с Валей по очереди сидели у осциллографа,
надеясь увидеть что-нибудь важное. И ожидание увенчалось успехом. После обеда,
когда возле монитора дежурил Валя, он вдруг возбужденно замахал Надежде рукой:
– Смотри, смотри, какая кривая интересная! Как это после
фильтра мог такой уровень помехи сохраниться?
Надежда, оценив его конспиративный талант, бросилась через
всю комнату к осциллографу, по дороге чуть не сбив с ног изумленную Полякову,
пробурчавшую:
– Подумаешь, кривая! Совсем, что ли, у вас крыша поехала,
такие дела в институте творятся, а они прилипли к осциллографу!
Отпихивая Валю, Надежда уставилась на экран. В кабинете у
Богданова сидел дядя Вася. Он что-то явно внушал Богданову, подробно его
инструктируя. Богданов внимательно слушал, ничего не записывая, но,
по-видимому, иногда что-то повторял вслух. Затем, закончив инструктаж, дядя
Вася достал из своего чемоданчика бутылку и передал Богданову. Тот взял бутылку
в руки с невероятной осторожностью, как будто в руках у него была бомба, достал
ключи от сейфа и открыл его, предварительно осторожно поставив бутылку на сейф.
Надежда вопросительно посмотрела на Валю.
– Что это за бутылка такая? – спросила она шепотом.
– Коньяк. Армянский. «Арарат». – Он присмотрелся еще
внимательнее и добавил: – Пять звездочек.
Богданов осторожно убрал бутылку в сейф и спрятал ключи в
карман. Дядя Вася о чем-то спросил его, и Богданов показал ему лежавший на
столе тубус для свернутых в рулон чертежей.
– Ясно, – прокомментировал Валя, – он показал, в
чем завтра эту бутылку вынесет через проходную.
– А зачем тубус, он же начальник, может что угодно выносить,
его же не проверяют?
– На всякий случай, чтобы ни у кого никаких вопросов не
было.
– А почему ты думаешь, что завтра он ее понесет, а не
сегодня?
– Потому что здесь у него сейф и надежнее в этом сейфе до
завтра хранить, а потом уж в тубус – и в путь-дорогу.
– Но мы за ним сегодня еще понаблюдаем, может, он ее сегодня
унесет? Но все-таки что же это за бутылка такая?
– Не знаю, не знаю, судя по предосторожностям, хороший
должен быть коньячок.
– Похоже, что все дело в этой бутылке, – задумчиво
проговорила Надежда.
Они до конца рабочего дня по очереди наблюдали за экраном,
но больше ничего интересного не произошло. Богданов ушел домой, оставив бутылку
в сейфе, а тубус на столе. Валя и Надежда тоже собрались было идти, но вдруг
Надежду осенила еще одна идея.
– Пойдем-ка снова туда, к камере.
Они вошли в комнату, где установили телекамеру. Надежда
проследила прокладку телефонного кабеля и удовлетворенно хмыкнула:
– Так я и думала. Этот кабель к Богданову в кабинет идет.
Она достала из кармана маникюрные кусачки и перекусила
кабель в таком месте, где обрыв не бросался в глаза. Валя покачал головой:
– Ну, мать, ты даешь! Прямо партизанскую войну ведешь. Пока
коммуникации разрушаешь, а потом что, поезда начнешь под откос пускать?
– Они первые войну начали. Ты вспомни, как они меня чуть в
шахту лифта не сбросили.
Валя снова придвинул ящик к вентиляционному люку, взобрался
на него и внимательно рассматривал некоторое время письменный стол Богданова.
Затем он повернулся к Надежде:
– Есть идея.
У себя в отделе они нашли пустой тубус для чертежей, в
точности такой же, какой лежал на столе Богданова. Валя взял его с собой. По
дороге зашли в винный магазин и, несмотря на жуткую цену, купили бутылку
пятизвездочного «Арарата».
– Ну все, Валентин, до завтра, мне действительно домой пора,
чувствую, Саша сегодня обязательно спросит, почему я стала задерживаться на
работе так часто. Боюсь, наши дамы уже решили, что у нас с тобой роман.
– Ну, роман не роман, а времени мы проводим вместе гораздо
больше, чем со своими спутниками жизни.
– Вот-вот, не знаю, как твоя жена к этому относится, а у
Саши скоро терпение лопнет.
Войдя в квартиру, Надежда в ужасе застыла на пороге. Из
кухни доносился жуткий грохот.
– Саша, – закричала Надежда, – это ты там?
В ответ ей донесся только звон бьющейся посуды. Надежда
схватила первое, что попалось под руку, а это оказался старый мужнин ботинок, и
кинулась на кухню. Там царил жуткий разгром. На полу валялись сброшенные с
полок кастрюли, разбитые чашки, рассыпанные макароны и крупы, и среди всего
этого ужаса совершенно осатаневший Бейсик гонялся за мышью. Шерсть на нем
стояла дыбом, так что незнакомый человек мог бы его принять за персидского или
ангорского кота, а в глазах его плескалась такая радость жизни, которую Надежда
не видела с самого возвращения в город осенью.
