– Голос – нет, он ведь молчал. Единственное, когда я его
стулом двинула, он выругался.
– А как выругался? – с интересом спросил Валя.
– Да ну тебя...
– Да ты что, я просто думаю – может, какие-то слова
характерные, каждый ведь от боли и неожиданности может себя выдать, потому что
контроль теряет над собой.
– Да нет, ничего особенного он не говорил. Голос по такому
не определишь. Полякова вот с ним по телефону говорила, ведь это он меня к
Колобкову вызывал, так говорит, голос противный, пришепетывает и слова
растягивает.
– Да... негусто. Противный – это понятно. Вряд ли ты
радиодиктора ожидала услышать. Слова растягивает... не знаю. Никто в голову не
приходит.
– Ох, Валька, уж не дядя Вася ли это по мою душу?
Надежда выяснила, что Синицкий ездил в командировку в Италию
в конце ноября с двадцать седьмого по тридцатое. Они сели с Валей в уголке и
стали рассуждать.
– Вот, смотри, Валя. На кассете дата стоит 25 ноября. Я
после отпуска когда на работу вышла? Так, тут выходные были... второго
декабря... Значит, Никандрова убили второго декабря. А между этими датами как
раз Синицкий в Италию ездил – это единственное событие, с которым можно смерть
Никандрова связать, раз уж мы выяснили, что Синицкий во всем этом замешан.
Значит, можем предположить, что все дело в Италии, а следующим Богданов в
Италию собирается, я сегодня встретила в проходной секретаршу его, Валю, мы с
ней поболтали немножко, она говорит, что скоро он улетит контракт подписывать.
– Слушай, а вот что мне в голову пришло: допустим, Никандров
кассету эту просмотрел, ничего там особенного не отметил – подумаешь, дядя Вася
с Синицким ругается, – удивился, наверное, но криминала никакого не
заподозрил. А вдруг он решил это дело для себя прояснить и камеру у Синицкого в
кабинете поставил, а там такое увидел, чего ему видеть никак нельзя было, а
еще, они же не знали, что он без звука записывает, может, они думали, что он
все слышал.
– Надо мне к Миле пойти, чайку попить, выяснить это
поподробнее.
– Да, слушай. Жорка опять вчера звонил, там за него милиция
взялась опять, похоже, то дело тоже передали в город и мужика этого, киллера,
нашли вроде!
– А Жора-то откуда знает, ему что, официально сообщили?
– Да нет, конечно, они там туману напустят, просто
бабуля-соседка, которая из-за пятна на потолке шум подняла, так она,
оказывается, видела этого мужика в день убийства, он напротив Жоркиного дома
лед скалывал. Так ее вызывали опознавать одежду этого мужика, а самого его не
показали, а показали только фотографию, а он на фотографии – покойник!
– А чего они темнят-то, сказали бы сразу, тот это или не
тот.
– Вот и Жора набрался смелости и спросил там их прямо, а они
отвечают уклончиво, говорят, дело еще не закрыто.
– А что им от Жоры-то понадобилось?
– Да понимаешь, дело действительно в город передали,
следователь такой интеллигентный, тихим голосом разговаривает, но вцепился в
Жору намертво и вытащил-таки из него, что Жорка Синицкого как-то случайно возле
своего дома встретил.
– Ну и зря Жорка сказал ему! Теперь еще хуже будет: да
почему вы раньше молчали, время тянули, а может быть, вы кого-то другого
видели, а на Синицкого сваливаете, все равно тот уже ничего опровергнуть не
может.
– Да, примерно так и было. Но Жоре больше сказать нечего, он
на своем стоит.
В конце дня Надежда открыла дверь в бывшую приемную
Синицкого, где секретарша Мила скучала в одиночестве.
– Привет, можно, я от тебя позвоню? Тишина у тебя, воздух
свежий.
– Да уж, сижу, как в склепе. Не успел человек умереть, так
уже никому и не нужен стал, никто ничего не спрашивает.
– А что заходить-то, если милиция кабинет опечатала?
– Да, а я вот сижу тут, чай все время пью от скуки. Будешь
со мной?
– Буду. Что там слышно, кто теперь у нас начальником будет?
– Да никого подходящего у них на примете нет, пока Лисицын
на два отдела. И ходят слухи, что наш отдел расформируют вообще и распихают по
другим. Тогда меня сократят. Вот сижу, потихоньку шкафы разбираю.
– Да подожди ты, может, еще дадут кого-нибудь. Неохота
уходить, привыкла небось? Как тебе с Синицким-то работалось?
– Да неплохо, вот только в последнее время...
– А что – в последнее время? – насторожилась Надежда.
– В последнее время он нервный очень стал, кричал много и
выпивать начал.
– Да что ты?
– Да, и все вздрагивал, боялся чего-то. Как думаешь, правда это,
что люди свою смерть заранее чувствуют?
– Не знаю, а ты милиции-то про это рассказывала?
– Да они меня пока толком не спрашивали.
Надежда потянула носом воздух:
– Что это чай у тебя какой хороший, бергамотом пахнет, прямо
жалко такой на работе заваривать.
– А это подарок, это мне ваш Никандров еще давно подарил.
– Никандров? Что это он тебе такие подарки делал?
– Да ладно тебе. Ему что-то надо было по своему делу поработать,
а у Леонида Петровича в кабинете телевизор хороший, вот он как-то меня
попросил, чтобы я его пустила в кабинет на полчаса, пока Синицкий обедал, потом
вот чай принес.
– А что он там делал?
– Да я не интересовалась, в кабинете потом все в порядке
оставил.
– Один раз он приходил?
– Ну два, а что?
– А когда это было, не помнишь?
– Да что ты все спрашиваешь! Когда да когда! Ну до того, как
Синицкий в Италию ездил, а Никандров того... Вообще он какой-то странный был.
– А почему же ты про это никому не рассказала, когда
Никандров погиб?
– Почему-почему... Синицкого боялась. Он бы меня сразу
выгнал.
– Да, это понятно. Ну, спасибо за чай, пойду я.
После того как Надежда рассказала Вале про шахту лифта, он
забеспокоился и ходил злой и хмурый. А теперь, когда она ему сообщила, что их
подозрения подтвердились, что Никандров действительно был в кабинете у
Синицкого и оставил там камеру, а потом узнал что-то важное и за это его убили,
Валька прямо озверел.
– Слушай, ну что же это такое, это что, теперь ходи да
оглядывайся, тебя из-за любого угла пристукнуть могут, а за что?
– Ох, Валя, боюсь, что за наше неуемное любопытство.
– Какое любопытство? Мы же ничего не узнали. А знаешь, я вот
назло пойду, попрошу у мирзоевских ребят аппаратуру, а кое-что у Никандрова осталось,
Павел с дачи привез по моей просьбе, и тоже поставлю где-нибудь камеру.
