Всю дорогу он был в панике. У него не укладывалось в голове,
как могло такое случиться, что еще вчера он был уважаемым человеком,
замдиректора крупного института, а сегодня стал убийцей, хоть и случайным, и
чуть ли не уголовником. Но человек ко всему привыкает, и, вернувшись домой,
Виктор Викторович с аппетитом поужинал, сам себе удивляясь, вымылся в ванне,
лег спать и сразу же заснул – сказалась долгая прогулка на свежем воздухе и
непривычные физические упражнения. Наутро он проснулся довольно бодрым, только
болело плечо, и на том месте на спине, куда билась не то голова, не то ноги
трупа, жена углядела огромный фиолетовый синяк.
Трудно представить себе состояние Виктора Викторовича, если
бы он узнал, что вместо мертвой Анджелы он тащил на себе и выбросил в овраг
валик от старого дивана, набитый конским волосом и облаченный в лыжный
комбинезон Синицкого, у которого Марьяна собственноручно зашила рукава и
штанины и набила их старыми мужниными носками.
Марьяна позвонила на следующий день. Богданов хотел было с
ней вежливо распрощаться, но она так ласково шептала в трубку, так просила о
встрече, что он подумал: а почему бы и нет, черт возьми?! – и согласился.
Она пригласила его домой и была так кротка и трогательно-беззащитна, а в
постели так неистова и нежна, что он опять потерял голову. На следующий день
должен был приехать из Италии ее муж, но Марьяна обещала найти место для
дальнейших встреч.
Синицкий вернулся посвежевший и наполненный впечатлениями:
Италия никого не могла оставить равнодушным. Он непритворно обрадовался, когда
увидел Марьяну, встречавшую его в аэропорту, крепко прижал ее к себе,
расцеловал в обе щеки – очевидно, южное солнце подействовало на него
благотворно. День он провел дома, делясь с ней итальянскими впечатлениями, а
наутро полетел на работу с сияющими глазами. Еще бы, подумала Марьяна, глядя ему
вслед, ведь сегодня среда, день его встречи с любовницей. Марьяна прислушалась
к себе и с удивлением поняла, что походы мужа налево ее теперь абсолютно не
волнуют. Некогда было размышлять, хорошо это или плохо, все мысли занимала
предстоящая операция, а ведь была еще работа и Богданов, у которого наступила
не вторая, а, судя по возрасту, пятая или шестая молодость; он требовал встреч
чуть ли не каждый день и на свиданиях вел себя так, как будто ему не прилично
за пятьдесят, а чуть-чуть за двадцать, так что даже Марьянин итальянский
знакомый, ставший теперь компаньоном, которому она как-то пожаловалась на
ошалевшего от любовной горячки Богданова, посоветовал ей сказаться больной и
пропустить пару встреч, чтобы старикан отдохнул, а то как бы не сыграл в ящик раньше
времени.
Однако итальянской эйфории Синицкому хватило ненадолго,
через несколько дней начались неприятности. Когда он пришел с работы очень
расстроенный, Марьяна рискнула спросить сама, что случилось. Он ответил
неохотно:
– У меня в отделе самоубийство, сотрудник повесился,
Никандров Сергей.
Никандрова Марьяна не знала, эту фамилию сегодня слышала
впервые, но зато она за десять лет прекрасно изучила собственного мужа, ей не
надо было сажать его посреди комнаты на стул и светить настольной лампой в лицо
с риторическим вопросом: «Будем признаваться или будем запираться?» – как это
делали сотрудники госбезопасности в старых советских кинофильмах. Ей вообще не
надо было смотреть ему в глаза, были другие способы. Так и сейчас, по его
интонациям, по растерянному повороту головы она поняла – что-то не так.
Какое еще самоубийство? Бывает, конечно, но уж больно
подозрительно все совпало. Она пристала к мужу как смола, настойчиво выпытала у
него все подробности, так что он даже удивился. В его рассказе фигурировала
какая-то девица, и Марьянин внутренний звонок дал ей понять, что девица та
самая, его. На следующий день, с трудом выкроив время между посещением банка и
налоговой инспекции, Марьяна встретилась со своим компаньоном и в машине
изложила ему ситуацию. Он заметно встревожился:
– Что-то они там напортачили, как бы ситуация не вышла
из-под контроля, ты держи Богданова в полной боевой готовности, скоро он нам
понадобится, а за твоим мужем я сам прослежу.
Марьяна дала ему на всякий случай запасные ключи от машины
мужа, рассказала, как отключить сигнализацию, это могло ему понадобиться.
Дальнейшие подробности о самоубийстве Никандрова и болезни Лены Трофимовой
Марьяна узнала вечером от Богданова и по тому, как он смутился, говоря о Лене,
поняла, что это именно она, любовница ее мужа. Очевидно, как бы ни был
осторожен ее муж, какие-то слухи по институту все же ходили.
«Плохо, – подумала Марьяна, – плохо, что он
замешан в деле о самоубийстве, милиция будет его допрашивать, возьмет на
заметку, могут не выпустить в Италию».
Она нервничала, была рассеянна, так что Богданов даже
обиделся на ее равнодушие. На следующий день муж пришел домой в таком
состоянии, что у Марьяны в душе шевельнулось чувство жалости. Он был весь
серый, щеки отвисли, он смотрел прямо перед собой невидящими глазами. Она
уговорила его принять ванну с хвойной пеной, сказала, что это успокаивает. Пока
Леонид Петрович расслабленно лежал в ванне, Марьяна аккуратно обыскала его
карманы и в потайном кармане пиджака нашла патрончик изпод валидола. В патрончике
лежала одна таблетка, и это был не валидол. Таблетка была маленькая, розоватого
цвета. Зачем она Синицкому? Марьяна прислушалась, как там в ванной: Леонид
Петрович расслабился и выходить не собирался. Она закрыла дверь спальни и
набрала номер Итальянца. Узнав, что она звонит из дома, он страшно рассердился,
ведь он категорически запретил ей это делать. Марьяна в двух словах рассказала
ему про таблетку, он очень заинтересовался, велел дать мужу снотворного или
успокоительного и сказал, что подъедет к ее дому через сорок минут. Когда муж
заснул, Марьяна спустилась вниз и выскочила за угол, где стоял знакомый ей
«опельомега». А рано утром Итальянец поднялся прямо к ее двери и передал из рук
в руки патрончик, в то время как Леонид Петрович крепко спал. Перед тем как
положить патрончик в карман мужниного пиджака, Марьяна проверила его
содержимое. Таблетка была на месте. Интересно, что же это за таблетка и для
чего она Синицкому? Ну да ладно, пора будить мужа, ему сегодня надо на похороны
Никандрова.
Итальянский знакомый Марьяны высмотрел на стоянке у кладбища
синюю «девятку» Синицкого. Вокруг никого не было, он подошел, спокойно открыл
машину ключами, которые ему дала Марьяна, и поставил маленький радиомаячок, так
ему было удобнее следить за Синицким. Он заметил все: и как Синицкий покупал
коньяк, и как подсадил в машину симпатичную блондиночку, и как поставил машину
у дома номер 5 по улице Верности. Блондиночка была ничего себе, конечно, не
супер, но время провести можно, хотя Марьяна в сто раз красивее. Вот так и надо
этому Синицкому, пропадет совсем через баб, и поделом ему. Уж после пятидесяти
мог бы угомониться, тем более что жена – красавица. Что это, никак они уже
обратно идут? Ну стоило на свидание приезжать, немудрено, что у блондиночки вид
разочарованный и какой-то бледноватый. Он проследил, как Синицкий высадил свою
даму у детского садика, заметил подъезд, куда она вошла с ребенком и какойто
крупной женщиной. Проводив Синицкого немного и убедившись, что он свернул к
собственному гаражу, Итальянец вернулся к дому симпатичной блондинки, купив по
дороге гамбургер в ларьке. В жизни столько гамбургеров не ел! Дома в Москве его
кормят хорошо и вкусно, а здесь он скоро озвереет на этих гамбургерах. Прошло
часа два, и вот он увидел, что к дому подъехала «скорая». Ему было плохо видно,
кого вынесли на носилках, но он заметил там близко ту здоровенную бабу –
очевидно, свекровь. «Скорая» рванула к больнице.
