– Значит, караулил я их в проходной института. Выходит
Лариска с этим пузатым, я хотел сразу скандал устроить, а потом решил
проследить, куда они пойдут. А они сели на автобус, я – за ними, приехали к
«Академической», там вышли и пошли, я – за ними. Пришли они в этот дом, зашли в
парадную, я туда не пошел, чтобы не заметили, да и номера квартиры не знал. Ну,
думаю, подожду. Сел на лавочку, замерз, в парадную зашел – бабка с первого
этажа меня погнала.
– Бабка из какой квартиры?
– А вот так, наискосок, я номера не помню. Ну, я прошелся
вокруг дома, хотел их окна найти, не рассчитал, потом улицу перешел, стал у
магазина торчать.
– А пока у парадной стоял, кого-нибудь видел?
– Говорю, бабку видел, а больше никого.
– Ну, а потом что было?
– А потом стою, стою, замерз совсем, стемнело уже, а тетки-лоточницы
на меня заорали, чтоб уходил, боялись, что я у них что-нибудь сопру в темноте.
Я подумал, что, может, Лариска с этим своим вообще там ночевать останутся, и
пошел себе домой.
– Домой как ехал? Без приключений?
– Мужику одному помог машину поймать, а сам на метро сел.
– Какому мужику?
– Да плохо ему, что ли, стало. Лицо замотано, говорит,
поймай мне машину, десятку дам.
– Из себя какой мужик был?
– Высокий такой, одет плохо и руку к щеке прижимал, зуб у
него вроде болел.
– Давай подробно, где этого мужика встретил, что еще
запомнил?
– Пошел я к метро, вышел на проспект Науки и иду себе, а тут
у кинотеатра сидит мужик на лавочке и говорит: «Поймай мне машину, а то меня
никто не возьмет». Десятку на пиво обещал. Я и согласился, перешел на ту сторону,
высмотрел машину попроще, сел, подъехали мы к тому месту, водитель было уперся,
а тот мужик ему стольник посулил, водитель и согласился.
– А куда подвезти просил?
– Тот сказал, на Большую Охту.
– Машина какая была?
– «Москвич». Не то серый, не то зеленый, там в темноте не
разобрать.
– Давай, Боря, вспоминай, это в твоих интересах, потому что,
может, ты нам все врешь?
– Да чего мне врать?
– Убийцу покрываешь, может, у вас с ним сговор был?
– Зеленый был «Москвич», светло-зеленый, а на номере то ли
тройки, то ли пятерки.
– Где ж его теперь найдешь? Постой-ка! Этот «Москвич» как
ехал, по проспекту Науки?
– Да нет, вроде с улицы поперечной заворачивал.
– С Софьи Ковалевской, значит. Там в конце гаражей много,
надо проверить.
Борьку пока отвели в камеру.
Надежда с Валей ехали в метро и молчали, потом молча прошли
две остановки пешком, зашли в квартиру, уселись на кухне и, пока кипел чайник,
тоже молчали. Выпив две чашки крепчайшего чаю и съев полбатона с паштетом – это
пока, сказала Надежда, муж придет, и будем обедать, – Валентин откинулся
на стуле и вздохнул:
– Спасибо, человеком себя почувствовал. И почему все
считают, что раз покойник, то чай пить нельзя, а если я есть хочу?
– Неудобно, скажут, что ты бесчувственный человек.
– А я и правда ничего такого не чувствую, привык, наверное.
А ты что скажешь?
– Да что тут скажешь? Теперь уж дураку понятно, что все это
неспроста, Синицкий – последний штрих. Милиция будет это расследовать
обязательно.
– Расследовать-то будут, а только найдут ли?
– Что это ты сомневаешься?
– Да уж больно быстро все происходит, свидетели выбывают из
игры один за другим, милиция за ним не успеет.
– За ним, ты говоришь? Ты кого-то конкретного имеешь в виду?
– Да нет, я про убийцу.
– Знаешь, Валя, давай мы сейчас про это не будем говорить, а
потом уж, когда Саша придет, а сейчас я готовить буду.
– Тебе помочь?
– Да нет, хотя сходи-ка в магазин, хлеба маловато.
– Схожу, заодно Жорке позвоню из автомата.
– Ты что это? Вот телефон, звони.
– Да так, на всякий случай.
Валя вернулся, принес хлеба и бутылку вина, а вскоре подошел
и Сан Саныч. Бейсик слез с батареи, где он любил спать зимой на специально
постеленной тряпочке.
– Неудобно как-то, человек все-таки умер, а у нас тут
вино. – Надежда с сомнением покачала головой.
– А что, у вас еще что-то стряслось? – Муж вышел из
ванной.
– Да у нас Синицкого током дернуло насмерть. Ты, Саша, не
думай, что мы монстры какие-нибудь, смеемся тут, просто мы уже ни на что не
реагируем.
– Да вы что, совсем там уже? Леонида Петровича убило! Да я
же его знал хорошо. Что случилось-то, Валентин?
– На сегодня показ был назначен. Рановато, конечно, мужики
Владлену говорили. Но он уперся, этот этап, говорит, должен быть сдан до конца
года, а то денег больше под этот заказ не получим. А ты же знаешь, Синицкий
любит... любил сам все включать. Ну, зашел он в гермозону, только к тумблерам
прикоснулся – как его хватануло! И искры такие, прямо как фейерверк!
– Да что случилось-то?
– Я к щиту бегом, а то эти-то начальники стоят как истуканы,
смотрю – все на щите выключено, а напряжение есть! Я тогда на всем этаже
электричество вырубил к чертовой матери, да пока бегал, тут еще Коровкин,
сволочь, под ногами путается, в общем, вынесли мы Синицкого, а он уж и не
дышит, так и не очухался – разряд большой, сердце не выдержало.
– Кошмар какой!
– Да, мы у себя проверили все, ну, никакой ошибки, все
правильно, нигде ни коротнуть не могло, ничего. А в щит-то не можем же
соваться! Пока пришел этот, главный, пока вскрыли... Дядя Паша посмотрел и
ахнул. Потом в курилке рассказал, что там все внутри раскурочено и к нашей
системе отдельные провода идут, где ноль с фазой переделаны, вот его и дернуло!
– А когда же можно было успеть это сделать?
– Да если только ночью, потому что накануне допоздна там все
сидели, недоделки устраняли, потом все закрыли, и Владлен Иваныч лично все
опечатал, и все домой пошли. А с утра мы с Кириллом хотели было сунуться туда,
блок у меня один барахлил в вычислителе, так Владлен не пустил: разворотите,
говорит, еще что-нибудь сломаете, так и не открыл дверь.
– Это что же получается, кто-то ночью зашел – а замок, между
прочим, на этаже кодовый, да и дверь общая на ночь также опечатывается, –
кто-то зашел, в систему залез, щит распределительный раскурочил, а там тоже,
между прочим, пломба, все провода перепаял, потом все закрыл как было, а утром
вы пришли и ничего не заметили? А если бы Владлен разрешил тебе, Валентин, там
перед показом еще покопаться, то что было бы?
