– Кто здесь?
– Свои, свои. Милиция родная, открывай, дядя.
– А у нас все в порядке.
– Черников Борис Леонидович здесь проживает?
– Так вы к Борьке? Да он спит, весь в ступоре.
Участковый вышел вперед:
– Давай, Степаныч, открывай, людей не задерживай, они по
делу.
– Да они всегда по делу, милиция в гости не ходит.
Пока они стояли на площадке и препирались с недоверчивым
Степанычем, Вячеслав заметил клопа, который вылез из-за продранной обивки на
двери и пополз по своим делам.
– Что же у них в квартире-то творится, если даже клопы из
дому бегут? – спросил он с удивлением, на что участковый многообещающе
хмыкнул.
Степаныч открыл дверь, и они вошли в стенной шкаф, потому
что прихожей назвать это при всем желании было нельзя.
– Тут ступеньки, – предупредил Степаныч, но участковый
уже споткнулся.
Поднявшись на четыре ступеньки вверх, они попали прямо в
кухню. Обычная коммунальная кухня, шесть столов по стенам, затесавшийся среди
них чейто робкий холодильник, закопченные стены, а на потолок лучше вообще не
смотреть.
– К Борьке в самый конец! – Степаныч скрылся в дебрях
квартиры.
Из кухни по коридору в полутьме, где что-то шуршало по
углам, прошли до последней двери. Воняло так, что даже видавшие виды
милиционеры зажимали носы. Дверь оказалась запертой, на стук никто не
отзывался.
– Ай, да пошли они все! Ломай дверь на фиг! –
распорядился потерявший терпение Костин.
Комната против ожидания оказалась довольно просторной, даже
какая-то мало-мальски приличная мебель стояла, но перегаром несло жутко.
Вячеслав поднял глаза и вдруг заметил на темном потолке какие-то узоры, которые
оказались цветами, а вон и ангелочки летают, а в правом углу отчетливо
просматривались две пухлые женские ноги нежно-розового цвета.
– Что смотришь? – усмехнулся участковый. – Это у
них плафон на потолке, все расписано было, еще до революции. Здесь раньше зала
была большая, которую на несколько частей поделили. Там тетка голая на потолке.
Борьке ноги достались, а все остальное у соседей в другой квартире.
– Так это они что, с самой революции потолок не белили?
– А чего ж такую красоту замазывать? Тут раньше Борькина
мать жила, комнату аккуратно содержала, а потом все ему оставила и к дочери
переехала.
Милиционеры осмотрели комнату. На диване что-то спало.
Участковый потряс это, оно оказалось лохматым мужиком неопределенного возраста.
На все тычки и пинки Борька никак не реагировал, только рычал, как детский
плюшевый медведь.
– Ничего у вас не выйдет, теперь он так до завтрашнего
вечера будет, – сказал появившийся в дверях Степаныч.
– Часто он так?
– Да примерно сутки через трое. Сегодня с полдня напился,
завтра к вечеру встанет, пойдет искать, где бы похмелиться, потом два дня
нормальный, работает, а потом опять все по новой.
– А где работает?
– А на рынке где-то при ларьках, чистит там, грузит.
Костин что-то подсчитал.
– А в понедельник, значит, у него не запойный день был?
– Выходит, нет. А где он в понедельник был, меня не
спрашивайте, но ходил куда-то – это точно, дома его не было.
– Ладно, хватайте его, ребята, пусть он у нас в камере
проспится, завтра допросим.
Они пронесли бесчувственного Борьку через коридор, потом
через кухню, где на плите тараканы готовились встречать Рождество, на улице
погрузили в машину и отвезли в отделение.
В пятницу с утра на Надежду налетела запыхавшаяся Светка.
– Ой, Надежда Николаевна, листочек такой тут у вас на столе
был, вы его никуда не переложили?
– Да нет, а тебе-то он зачем?
– Да я на нем вчера записала табельные номера новые, из
отдела кадров звонили, а он куда-то делся.
Тумбочка, где находился телефон, стояла вплотную к
Надеждиному столу, и сотрудники часто хватали то карандаш, то листок бумаги,
когда надо было что-то срочно записать.
– А когда это было-то?
– Да днем, когда у нас пол мыли. Я записала, а потом
уборщица на меня заругалась, что я топчу, я его к вам на стол бросила и ушла. А
потом забыла про это совсем, а сейчас ходила в отдел кадров больничные
относить, они говорят, что все уже новую ведомость составили и сдали. Одни мы,
как всегда, в хвосте.
– За тумбочкой посмотри.
– Да смотрела уже, отодвигала даже, нет его, пойду к Миле,
может, у нее сведения есть.
«Так, – подумала Надежда, – теперь известно, кто
взял листок с записанными фамилиями, но неизвестно, куда он потом делся. Может
быть, уборщица вымела? Будем надеяться, что никто посторонний его не прочитал,
а впредь надо быть осторожнее».
Валя Голубев подошел, присел на край стола.
– Жора Чапыгин вчера звонил, спрашивал, как дела. Что ему
посоветовать?
– Да не до Жоры нам сейчас, пусть пока подождет. Мне вчера,
между прочим, от мужа попало. Обижается, что мы скрываем что-то, боится, что я
на тебя плохо влияю.
– Как это?
– Что я тебе голову заморочила, ты у меня на поводу идешь, а
на самом деле все это туфта.
– Четыре покойника – туфта?
– Вот-вот, а он говорит, что это трагическое совпадение.
– Это потому, что он подробностей не знает.
– Вот поэтому я тебя сегодня везу к нам домой, чтобы ты сам
ему все рассказал, а на ужин будет лазанья.
– А что это такое?
– Серость! Итальянское блюдо, там грибы, помидоры, сыр, все
слоями – в общем, подробности тебе знать не обязательно. Поедешь?
– Конечно, поеду, хоть поем нормально.
– Ну уж, ты на жену-то не клевещи, она хорошо готовит, я
знаю.
Валя вздохнул:
– Готовит-то она хорошо, а только ты представляешь, что
такое, когда в доме два обормота, одному – двадцать, другому – шестнадцать? И
главное, они ведь все время дома сидят за компьютером. Старший подрабатывает, а
младший всерьез готовится хакером стать. Маринка все вечера готовит, а на
следующий день приходим с работы – холодильник пустой. Жена как говорит? Вот
поставь на стол ведро и скажи, что можно съесть, – и они все сметут, не
поперхнутся. Так что я когда с работы попозже прихожу, то мне уже одни остатки.
– Бедный, ну я тебе двойную порцию приготовлю.
– Ну ладно, я побежал, там Владлен психует.
– А кофе не будешь пить?
