— Ну так как же, профессор, будем мы с вами
сотрудничать?
Я ответил, что она очень изменилась, что в новом своем
обличье она, нравится мне гораздо больше, что с такой обаятельной женщиной
готов сотрудничать, но что запасов препарата В-17 сейчас в лаборатории мало,
так что ей следует подождать хотя бы неделю. Поскольку все было чистой правдой,
она ничего не заподозрила, и меня отвезли домой с теми же предосторожностями.
Теперь мое положение оказалось еще более сложным: я оказался
между двух огней, между бандитами и людьми А. Р. Про А. Р. стало известно
бандитам, очевидно, за мной следили и видели, как я сел в неизвестную машину.
По этому поводу был разговор с бровастым главарем, то есть говорил он, а я
больше отмалчивался. Для себя я уже давно все решил. Я один виноват во всем, я
виноват, что вовремя не настоял на том, чтобы работы с опасным препаратом В-17
были прекращены. Конечно, я думал о больных детях, но это не служит мне
оправданием.
Работа моя почти закончена, удалось получить кое-что
стоящее. Но я не могу допустить, чтобы все это попало в недостойные руки. За
время работы в фирме я научился обманывать телекамеру и вынес необходимое
количество препарата домой. Все формулы и выкладки давно уже записаны дома,
результаты испытаний — тоже. И теперь я боюсь только одного: что кто-нибудь мне
помешает осуществить задуманное…"
Дальше записи прерывались, а потом шло несколько строчек,
записанных наспех другой ручкой:
«Сегодня вечером я устроил так, что в лаборатории ночью
начнется небольшой пожар. Все материалы, связанные с препаратом, сгорят, но из
персонала никто не пострадает. Ведь все же я химик, и хороший, чего ни как не
учли мои бандиты. Эти записки, а также пробирки с промежуточными стадиями
разработки препарата я спрячу в надежном месте и предупрежу своего близкого
друга, как отыскать тайник в случае моей смерти. Я не хочу, чтобы труд многих
людей канул в Лету. Бандиты уже проводили меня до дома, следя за машиной,
теперь они спокойно отправятся восвояси, а мы с Горацием спрячем чемоданчик.
Если будет слежка, Гораций ее почувствует. Да поможет мне Бог!»
Я отложила записки и вытерла глаза, потому что слезы бежали
ручьем — так жалко было Валентина Сергеевича. Бедный, одинокий старик! Как
видно, на следующее после описываемых событий утро он ехал к Юрию Ермолаевичу,
чтобы сообщить обо всем, но не доехал — бандиты устроили ему аварию.
Возможно, они думали, что препарат у него, не случайно
очевидцы говорили, что из машины похитили портфель. А увидев, что в портфеле
пусто, — они подумали, что их обошли конкуренты. А поскольку за четыре
месяца никаких слухов о препарате нигде не возникло, то бандиты подумали, что
либо сумасшедший старик уничтожил препарат, либо он спрятан где-то у него в
квартире.
И после смерти Валентина Сергеевича они подослали ко мне
Луизу, потом Еремеева…
Дальнейшее известно.
Я посмотрела на часы — половина одиннадцатого. Если
рассуждать логически, то дама должна скоро появиться — обычно она появляется в
одиннадцать утра. Только раньше она вроде бы приходила, а сегодня выйдет — кто
там будет разбирать?
Итак, что же мне делать? Принимать или не принимать
препарат? А если принимать, то из какой пробирки? Промежуточные стадии, пишет
Валентин Сергеевич. На пробирках были номера, от одного до пяти.
Интересно, первый — это начальная стадия или, наоборот,
конечная? Подумав, я решила, что номер первый — это самое начало, то есть там
находится аналог препарата В-17.
Я взяла пробирку в руки, зажмурила глаза и стала ждать, что
скажет мне знаменитая женская интуиция. Та невежливо молчала.
Тогда я решила обратиться к Горацию — ведь говорят же, что у
некоторых собак потрясающий нюх. Но к моей собаке это не относилось, потому что
Гораций равнодушно отвернулся от пробирок — они не пахли едой. Ладно, рискнем,
авось вывезет кривая!
Я достала пробирку с номером один на ярлычке и с трудом ее
откупорила. Потом я долго соображала, сколько это — двадцать миллиграммов,
потом разглядела тоненькие риски с цифрами на пробирке и рискнула поверить, что
эти цифры и есть миллиграммы. Ну не граммы же! Двадцать граммов — это целая
рюмка! Я насыпала предположительные двадцать миллиграммов таинственного порошка
в стакан, развела кипяченой водой, поболтала, чтобы порошок растворился и,
зажмурившись, выпила эту гадость. Честно говоря, было мне страшновато — как
этот чертов порошок на меня подействует? А пока что решила закрыть пробирку и
убрать все это хозяйство вместе с записками в укромное место. И вот, когда я
держала в одной руке штатив, а в другой — открытую пробирку, наглый ротвейлер
шарахнулся мне под ноги.
Штатив я удержала, пробирку — тоже, но порошок из нее
высыпался на пол. И не успела я и глазом моргнуть, как ненормальный пес вылизал
весь порошок, как будто его и не было!
— Гораций! — в ужасе завопила я. — Ты ,
рехнулся? Это же опасно!
Но Гораций только облизнулся и отошел от меня на безопасное
расстояние. Вспомнив, что Валентин Сергеевич описывал опыты на животных, я
решила, что такому здоровенному ротвейлеру не станет плохо от малого количества
порошка. Кстати, совершенно не ясно, сколько он его съел, во всяком случае,
больше, чем я. А на меня пока что порошок никак не подействовал. Посидев
немножко, я оделась и решила выходить «на дело». И тут, когда я уже подходила к
дверям своей квартиры, меня слегка качнуло, и в голове возник странный шум —
как будто завыл ветер, и сквозь этот вой доносились еще какие-то непонятные
шорохи, стуки, скрежет… Я остановилась в испуге, но потом взяла себя в руки и
решила идти.
Очевидно, лекарство начало действовать, но вот как — это мы
еще посмотрим.
Ключи от квартиры я опустила в почтовый ящик Эрика — если я
задержусь, он погуляет с Горацием, заодно приглядит, не случилось ли чего с
собакой после того, как Гораций сожрал порошок. У двери парадной я столкнулась
с приятной соседкой с третьего этажа. Она мило мне улыбнулась и поздоровалась…
И вдруг сквозь шорох и треск в моей голове я расслышала алую и сбивчивую речь:
«Ходят тут всякие молодые стервы… Где уж мужа уберечь, когда
каждая норовит к нему в постель запрыгнуть. А мне уже пятьдесят два, и как ни
крути, сколько денег не расходуй на косметику, как ни истязай себя
физкультурой, меньше сорока мне уже никто не дает… Поубивать бы всех молодых
баб…»
Я уже открыла рот, чтобы сказать милой соседке, что она
ошибается, что сорок лет ей ну никак нельзя дать, минимум — сорок восемь, но
вовремя опомнилась, сделала даме ручкой и выскочила на улицу. Ай да порошочек!
Оглядевшись и убедившись, что меня никто не видит, я юркнула
в кусты, не без некоторого содрогания, потому что это было то самое место, где
совсем недавно прятался стрелок-неудачник. Здесь я заняла давно облюбованный
наблюдательный пункт и стала ждать. Погода была сегодня хорошая, одета я по
сезону, так что вполне могу провести минут сорок в ожидании дамы-злодейки.
Свисты и шорохи в моей голове стали еще сильнее, временами в них врывались
обрывки фраз.
