У меня был крупный разговор с Г. Я сказал, что прекрасно
знаю о том, что он сам и его ближайшие сотрудники ведут свою собственную игру,
им нет никакого дела до интересов государства, которыми они прикрываются. Что,
создавая вокруг моей работы занавес секретности, который только мешает, они в то
же время не могут или не хотят предотвратить хищения препарата и не думают о
вредном воздействии В-17 на организм участников эксперимента. В завершение
разговора я заявил, что ухожу из института и прекращаю работу над препаратом.
Г, пытался угрожать мне, но я предварительно заручился поддержкой своего
знакомого — того бизнесмена, в чью фирму я переходил, и он прислал мне
человека, отвечающего в его фирме за вопросы безопасности. Тот переговорил с Г,
на понятном ему языке — языке угроз и шантажа. Мне, разумеется, было неприятно
то, что вокруг моей работы царит столь далекая от научной этики атмосфера, но я
в тот момент считал наиболее важным вырваться из-под давящей опеки Г, и его
ведомства, прекратить эксперименты с непредсказуемыми последствиями, и никак не
ожидал, что попаду из огня да в полымя.
Перед уходом я уничтожил свои записи и остатки препарата.
После хищения В-17 из сейфа его и так осталось немного, и я воспользовался этим
и убедил всех, что украли все запасы. Все необходимое для продолжения работы я
постепенно перенес домой задолго до кражи. Несколько нужных сотрудников уходили
вместе со мной, а никто из остальных не обладал достаточно полным объемом
информации, чтобы самостоятельно продолжать разработку препарата или хотя бы
восстановить запасы".
* * *
В глазах у меня стало двоиться, потому что была глубокая
ночь, и Гораций сладко спал на ковре в гостиной. Я откинулась в кресле и
посмотрела на Эрика. Он читал рукопись серьезно и сосредоточенно, морщил лоб и
даже шевелил губами. Худое, достаточно некрасивое лицо, да еще и белобрысый к
тому же. Тени под глазами, две глубокие морщины вокруг рта. Внезапно мне
захотелось сделать ему что-нибудь хорошее… ну, например, принести горячего
крепкого чаю с лимоном или помассировать шею и плечи… Что за черт! Я встряхнула
головой, как Гораций после купания. Это что еще такое! Никогда в жизни мне не
хотелось делать ничего подобного ни для одного мужчины. Как я уже говорила,
мужья мои все были совершенно самостоятельными и сами могли все для себя
сделать. А если не нравится, считала я, если я их не устраиваю, то —
пожалуйста, разойдемся красиво. Что мы и делали. Вот именно. Ведь не только я
оставляла их без сожаления, но, что перед собой-то притворяться, и они меня
тоже.
Вот только Олег что-то дал сбой. Но в последнюю нашу встречу
он что-то бормотал насчет того, что я очень изменилась…
— Устала? — это Эрик отреагировал на мой взгляд.
И проницательная, однако, личность, что-то такое успел
заметить в моих глазах, потому что улыбнулся мне ласково. От этого исчезли
озабоченные морщинки вокруг рта, и он стал, конечно, не красавцем, но
достаточно симпатичным. А может, мне так кажется?
Я встрепенулась и потащилась на кухню, чтобы не оставаться с
ним в комнате. Очень мне не понравился этакий обмен взглядами.
Мы пили чай, лимон я, естественно, не нашла.
— Как тебе все это? — осторожно спросил Эрик.
— Ты имеешь в виду записки? Откровенно говоря, голова
идет кругом, — призналась я. — И очень жалко старика. Совсем был
один!
— Он все равно не стал бы тебе ничего рассказывать,
боялся тебя впутывать.
— Откуда ты знаешь? — вскинулась я. — Он что,
рассказывал тебе обо мне?
— Говорил, что ты очень хорошая, — улыбнулся Эрик.
— Правда? — Я даже вскочила со стула. — Никто
никогда не называл меня хорошей. Валентин Сергеевич меня идеализировал, —
грустно призналась я.
Я залпом выпила полчашки горячего чаю, обожгла язык и
немного пришла в себя. Что это я тут сижу и откровенничаю с абсолютно
незнакомым человеком?
— Значит так, вернемся к нашим проблемам, — строго
сказала я. — Ты прочитал часть записок и убедился, что внушение мыслей на
расстоянии вполне, как сейчас выражаются, конкретная вещь?
— Допустим, — осторожно ответил Эрик.
— Я не утверждаю, что тебя чем-то опоили или накормили…
— Этого не может быть.
— Подожди! — отмахнулась я. — Я предполагаю,
что тебе просто пытаются внушить какие-то действия. В данном случае, —
сегодня это было — напечатать и сжечь платежку.
Это — репетиция. А потом, когда придут деньги, они внушат
тебе, чтобы ты эту платежку напечатал и сам отправил куда там следует, чтобы
они получили деньги.
— Сам понял, — надулся Эрик, — ты думаешь, у
меня совсем с головой плохо?
— Теперь еще вопрос — что это за люди и где они
находятся? — я решила не обращать внимание на амбиции Эрика и говорила
спокойно. — Если верить запискам Валентина Сергеевича, то внушение лучше
производить с близкого расстояния. И эти всякие гипнотизеры тоже вызывают
человека к себе в кабинет.
— Ты считаешь, у нас в доме живет гипнотизер? — с
усмешкой сказал Эрик. — Или знаешь, был такой советский писатель-фантаст —
Александр Беляев, я в детстве зачитывался, так вот, у него там один
сконструировал такой аппаратик и внушал всем подряд все, что хотел.
— И больших успехов, кстати, с помощью этого
добился! — ехидно подхватила я. — Беляева я тоже читала, «Властелин
мира» называется. Так вот этот тип там и денег хапнул кучу, и даже сумел одной
девице внушить, что она жить без него не может. Кстати, у тебя там как, в
голове, только насчет денег или про девиц тоже что-то имеется?
Я тут же пожалела о сказанном. Эрик покраснел так сильно,
что белесые брови выделились на лице. Покраснел он не от смущения, а от злости.
Он посмотрел на меня как-то странно, потом отвернулся и встал, чуть не
опрокинув стул. Мы помолчали минут десять, после чего я, совершенно неожиданно
для себя, подошла и положила руки ему на плечи.
— Прости меня, я не со зла, это уж такой характер. Все
мои мужья знают, что характер у меня скверный.
— Мужья? — повернулся ко мне Эрик. — У тебя
их много?
— Трое, — честно ответила я. — Не подумай
плохого, не трое одновременно, а по очереди.
— А этот, что я видел, он — который? — с интересом
спросил Эрик.
— Последний.., и тоже бывший, — с совершенно
ненужной откровенностью ответила я. — Так что давай не будем ссориться, я
мужчин не обижаю, расстаюсь с ними мирно.
Так о чем мы говорили?
— О девицах, — нахмурился он. — Ладно,
откровенность за откровенность. У меня тоже была жена. Два года назад она
умерла…
— От рака, — неслышно произнесла я.
В моей голове все встало на свои места — и его одиночество,
и высушенность горем, которую я приняла за надменность при первой нашей
встрече, и странная интонация Эрика, когда он рассказывал мне, кто такой Ульрих
Майер.
