— Что с вами? Вам плохо? — испуганно спросила я.
Он поднял руку с растопыренными пальцами к лицу. Пальцы
дрожали. И тут я вспомнила, откуда мне показалось знакомым выражение его лица.
Именно так смотрел в больнице Валентин Сергеевич, когда потерял память. Человек
очнулся и вдруг понял, что он не знает, где он и кто он. Но Валентин Сергеевич
попал в аварию, у него был травма головы, а этот-то что вдруг ни с того ни с
сего?
Лифт остановился, белобрысый дернулся от толчка и очнулся.
— Что вы сказали, какой этаж? — переспросил он.
— Мы уже приехали, — медленно проговорила я,
внимательно за ним наблюдая.
Он потер виски, поморщился и тяжело вздохнул.
— У вас голова болит? — неожиданно для самой себя
спросила я мягко.
— Да, вы знаете, что-то я неважно себя чувствую.
— Переутомились, на воздухе, наверное, мало
бываете. — Я отвела глаза и толкнула дверь лифта.
Оказалось, что мы приехали на шестой.
— Вы знаете, — сосед, казалось, даже обрадовался
этому, — все собираюсь вам сказать. У меня остались кое-какие книги
Валентина Сергеевича. Сначала он болел, потом я уехал в командировку, а теперь
вот…
Надо вернуть, так что, может быть, вы зайдете?
— Оставьте их себе, на память, — улыбнулась я.
В мои планы не входило ходить к нему, мне нужно было, чтобы
он заходил ко мне.
И потом, после сегодняшнего случая в лифте, мои намерения
несколько поколебались.
Черт его знает, что за человек, может, больной какой?
— А вы когда с собакой гуляете? — не отставал
белобрысый.
— Сейчас сразу и пойду.
— А можно я с вами? По вашему совету дышать свежим
воздухом…
— Пожалуйста, — но в моем тоне не было
сердечности.
Однако Гораций принял белобрысого весьма сердечно. Мы
направились не в сам парк, а вдоль него, где был пустырь, а потом маленькая
улочка, где располагались старые деревянные дома, теперь большей частью
заколоченные. Раньше, мне рассказывала мама, тут был большой поселок, а потом с
другой стороны началось большое строительство, и поселок снесли.
— Эта территория принадлежит парку, — сказал мой
спутник, как бы отвечая на мои мысли, — поэтому строительства тут не будет
и дома никто не тронул. В некоторых люди летом даже живут, как на даче. Но в
основном дома стоят заколоченные, потому что уже старые, и хозяев нет в живых.
Это ведь дачи начала века. Что так смотрите, мне Валентин Сергеевич рассказывал.
Я посмотрела на него внимательно. Вполне нормальный человек.
На прогулку он надел обычный спортивный костюм и не смотрел с укоризной на
Горация, когда тот пачкал его лапами. Он упросил меня отпустить пса побегать,
обещая, что поймает его потом обязательно. И теперь они оба с увлечением тянули
каждый на себя здоровенное полено, которое Гораций отыскал на дороге.
— Ух! Устал я, Гораций, — воскликнул сосед. —
Ты победил!
Мы не спеша побрели дальше по улице.
— Послушайте, давайте хоть познакомимся, — пробормотала
я. — Вы, оказывается, много общались с Валентином Сергеевичем, а я даже не
знаю, как вас зовут.
— Меня зовут Эрик. Эрик Генрихович Лангваген.
— Вы — немец?
— Естественно, русский немец, как теперь говорят.
Родился и вырос здесь, но по-немецки говорю свободно и по роду работы много
бываю в Германии.
Мы познакомились, и я рассказала Эрику, кем мне приходился
покойный Валентин Сергеевич. Мы брели и брели вдоль пустой улицы, а потом Эрик
остановился и произнес:
— Вот дом, который очень нравился Валентину Сергеевичу,
он часто ходил сюда гулять с Горацием.
Я взглянула на дом. Это был большой двухэтажный дом с
крыльцом-портиком, который поддерживали две деревянные резные колонны. Окна
были большие, с резными же наличниками, а сбоку пристроена деревянная башенка
аж в три этажа. Кое-где сохранились еще стекла, но было видно, что дом давно
необитаем и разрушается понемногу, хоть и окружал его забор из плотно
пригнанных досок. Гораций скользнул куда-то влево и сделал было попытку
протиснуться сквозь дырку в заборе, но Эрик ловко подхватил его и пристегнул на
поводок.
— Нельзя, Гораций, там чужая территория, — стала я
ему выговаривать.
Гораций посмотрел на меня с легким презрением:
«Вечно глупости твердишь, как все женщины!» — говорил его
взгляд.
Но мне было не до взглядов нахального ротвейлера, я
уставилась на дом. Башенка, крыльцо-портик, колонны — все это очень напоминало
рисунок Валентина Сергеевича в тетрадке.
«Дом, который построил Джек». Занятно! Значит, гулял здесь,
смотрел на дом, потом вспомнил и нарисовал по памяти. Очень похоже! Я
вспомнила, как забавно он изобразил Горация. На рисунках был изображен не
просто какой-то ротвейлер, а именно Гораций, с его выражением и в его любимых
позах. Определенно, у Валентина Сергеевича был талант!
— Пойдемте домой, — позвала я Эрика.
Как-то мне стало неуютно. Он тоже поскучнел, и мы быстрым
шагом направились домой.
У парадной на лавочке сидел Олег. Хоть тут-то мне повезло,
он пришел вовремя и увидел нас с Эриком. Я повеселела и чинно представила их
друг другу. И мне показалось, что Олег слегка помрачнел. Эрик поскорее
ретировался.
— Выглядишь ты получше, — нехотя признал Олег.
— Много гуляю на свежем воздухе, ты же видишь. И
Горацию прогулки на пользу.
Нельзя собаку только кормить, с ней надо много гулять и
играть в шумные игры.
— Да, Гораций тоже в неплохой форме, — согласился
он. — Слушай, все хотел тебя спросить, на что ты живешь?
— Остались кое-какие деньги от Валентина
Сергеевича, — неохотно призналась я, — только не говори Артему, а то
он попросит взаймы.
— С чего это я буду Артему говорить? — фальшиво,
как мне показалось, удивился Олег. — Да я его сто лет не видел.
Вот врет-то! Но усилием воли я подавила в себе раздражение.
— Так что, как видишь, дорогой, все у меня в порядке,
деньги есть, я не скучаю, ты можешь спокойно заниматься своими делами.
— Но я… — начал было он.
— Знаю-знаю, чувствуешь за меня ответственность.
Пожалуйста, я тебе не запрещаю.
Можешь навещать меня, только не так часто, потому что ты
мешаешь моей личной жизни.
Видя, что он стал мрачнее тучи, я мягко добавила:
— Ты не забыл, что мы развелись?
— Вот я и думаю, может, мы поспешили? — уныло
протянул он.
— Нет уж! — Я вскочила на ноги. — Как в
анекдоте — умерла, так умерла! И менять мы ничего не будем, то все дело
прошлое.
