Последовала демонстрация. Триумф задумался, нахмурившись. Он все еще сумрачно разглядывал похожую на обрубок глиняную трубку, когда Кью вытащил следующую штуку.
— Объект номер два: обычный щиток для расчета курса экю. Сдвиньте конус сюда, колесо начнет вращаться. Взгляните.
Он поднял предмет, чтобы всем было видно, правда, Триумф не совсем понял, на что конкретно ему надо смотреть.
— Настраиваемое устройство для дешифровки, — объяснил Кью. — Работает со всеми шифрами агентства. Настоящее произведение Искусства. Иствудхо даст вам коды. Прочтите их. Запомните. А бумагу с текстом съешьте.
— А это еще зачем? — спросил Триумф.
— Кинжал и кремневое ружье в одном флаконе, — ответил старик, похоже решив, что Руперт интересуется объектом под номером три, а не ситуацией в целом. — Один выстрел, и лезвие покрывается алмазным слоем. Оно может прорезать что угодно. Объект номер четыре. — Кью вытащил плащ-камзол. — Обит изнутри подпружиненной проволокой. Остановит меч и мушкетную пулю. Объект номер пять: ваши фальшивые документы и удостоверения. Луи Мантикор Седарн, актер / кутила / трубадур. Вы говорите по-французски? Ну естественно, да. Если сможете, попробуйте вжиться в приготовленную роль. Биографию мы вам уже написали. Ваше прикрытие — должность лютниста в труппе «Куртина». Играть будете в театре «Лебедь». Согласно нашим данным, с этим у вас проблем не будет. Стандартный инструмент получите у квартирмейстера. Не забудьте за него расписаться. Если потеряете хоть что-нибудь, то придется заполнять уйму отчетов для возмещения.
— Луи… А можно сначала?
Повторять Кью не стал.
— Ваш связной — Уизли. Со Службой будете поддерживать контакт только через него. Отчеты будете также отдавать ему. Объект номер шесть: перстень. В печатке раствор мышьяка. Когда попадете в трудное положение.
— Самоубийство? — неохотно вздохнул Триумф. Он все еще рассматривал хиллиард гладко выбритого молодого человека с белыми волосами, ярким пятном выделявшийся в его «документах». — Да он же совершенно не походит на…
— И объект номер семь: бритва и банка пергидроля.
Неожиданно Руперт почувствовал, что очень привязан к своей бороде.
— О нет, вы не можете… — начал он.
Они смогли.
В четыре минуты седьмого мужчина, крайне неохотно ставший Луи Седарном, актером / кутилой / трубадуром, без церемоний вылетел из проходящего неприметного фаэтона перед крыльцом театра «Лебедь» в Саутуорке.
Седарн встал и вытащил свой багаж из ближайшей канавы.
— Спасибо, парни, — крикнул он вслед удаляющемуся экипажу.
Француз провел рукой по своим новым белокурым локонам. Кожу на голове щипало, а холодный ветер с Темзы кусал голый подбородок. Одежда оказалась не подходящей по размеру и плохо сидела. Он заковылял по ступенькам в «Лебедь», проклиная башмаки с торчащими напоказ розочками на носках, к тому же меньше на целый размер, и постучался.
— Поехали, — прошептал он, подбадривая себя.
Послышался скрежет цепей и массивных засовов, дверь чуть-чуть приоткрылась. Сквозь щель просунулся длинный нос, как перископ на поверхности воды.
— Театр закрыт, — возвестил он.
— Меня ждут, — объяснил Седарн, когда нос выказал желание втянуться обратно. — Я… Луи Седарн. Лютнист. Э-э-э… Bon soir.
[30]
Его обсмотрели сверху донизу.
— А, так ты — французский лютнист? — спросили из-за двери.
— Похоже на то, месье, — сказал Седарн, улыбаясь, как он надеялся, обаятельной улыбкой победителя.
К финишу она его не привела, но заработала место в четвертьфинале.
— Ты лучше заходи, а я посмотрю, кто тут знает о тебе, — заявил нос, убираясь восвояси и открывая дверь чуть шире.
Прищурившись, Седарн нырнул внутрь, ударил лютню о косяк и выругался. Из-за нее он теперь походил на деревянного горбуна, к тому же инструмент успел пересчитать все углы по дороге от Ричмонда до Саутуорка Триумф уже не проверял степень ущерба, нанесенного собственности ЦРУ, так как большинство выбоин и царапин затерялись среди многочисленных шрамов лютни, уже долго состоявшей на Секретной Службе. Ему выдали восьмиструнный «Тэвисток Лютнекастер» золотисто-персикового цвета с серийным номером Службы, нанесенным на гриф по трафарету. Во время девяти предыдущих миссий инструмент служил государству, не щадя струн своих, а во время знаменитого дела Квадриллегейта участвовал в засаде, устроенной в Колледже менестрелей, где по его причине лишился сознания шпион Гвидо Рестикулати. Поминально лютня была отстроена по ноте «ре», но из-за влажности и сухой шили теперь больше напоминала черепаху с длинной шеей, прошедшую войну на Полуострове,
[31]
чем сосуд искусства святой Цецилии.
[32]
Во мраке актерского входа Седарн увидел, что нос принадлежит долговязому человеку неопрятной наружности. Они подозрительно воззрились друг на друга.
— А вас как зовут? — спросил француз.
— Бонвилль де Тонгфор. Помощник режиссера. Стойте здесь, я позову начальника. — Он шагнул в тень, словно длинноногая цапля, мерящая дно Темзы во время отлива.
Седарн огляделся вокруг. Проход был забит декорациями, вешалками с костюмами и фонарями в футлярах, с большими отражателями. Француз прислонил лютню и сумку к нарисованному лесу и присел около фанерной стены с бойницами.
— Идите сюда, — вскоре услышал он голос де Тонгфора и раздавшиеся шаги.
Пришлось встать. Человек с грудью круглой, как бочка, с радушной улыбкой и в помпезном наряде, расшитом блестками, появился из арочного прохода макета церкви.
— Базиль Гомон, — громко объявил мужчина, производивший совсем не мужественное впечатление, — ваш покорный слуга! Капитан отважной труппы «Лебедя», импресарио своего рода, как я себя называю! Актер, управляющий, драматург, любимец театралов. Ну что я могу сказать! Я известен своим Парисом, своим Цезарем, Зевсом и Обероном. А моя Дидона просто невероятно, обжигающе хороша. Да. А вы у нас лютнист, Седарн?
— К вашим услугам, — нервно улыбнулся француз, поклонившись, и добавил: — Месье.
— Славный малый! — возрадовался Гомон, отвесив музыканту мощный шлепок по спине. — Позволь показать тебе сцену. Нам предстоят великие дела.
Седарн последовал по шуршащему коридору костюмов, через закулисные склады, целые пейзажи декораций, под лебедками и канатами, управлявшими занавесами и сценическими эффектами. Путаница веревок и проводов напомнила французу о такелаже галеона.
