Триша на мгновение закрыла глаза:
– У меня все в порядке. От меня требуется только одно:
сохранить хладнокровие и не поддаться панике. Через минуту или две я
обязательно услышу голоса людей, идущих по тропе.
На этот раз собственный голос придал Триши уверенности, и
настроение у нее заметно улучшилось. Она повернулась спиной к дереву, поставила
ноги на ширине плеч, по обе стороны лаза, по которому она пыталась проползти,
прислонилась попкой к заросшему мхом стволу. Вот так. А теперь вперед, по
прямой линии. К главной тропе. Она должна быть там.
Возможно. А может, лучше подождать, не сходя с места?
Подождать, пока не услышит голоса. Убедиться, что идти надо именно туда.
Но ждать она заставить себя не смогла. Ей хотелось как можно
скорее вернуться на тропу и вычеркнуть из жизни эти ужасные десять (а может,
уже и пятнадцать) минут, нагнавшие на нее столько страха. И Триша надела на
плечи рюкзак – на этот раз старший, злой, но в принципе хороший брат не
проверял лямки – и двинулась в путь. Мокрецы и мошка уже нашли ее и черной
тучей кружили у головы. Триша лишь отгоняла их рукой. Мамик как-то сказала ей,
что убивать надо только комаров, а мошкару лучше отгонять… может, в тот самый
день, когда показывала Трише, как девочки писают в лесу. Куилла Андерсен (тогда
еще Куилла Макфарленд) объяснила, что мокрецы и мошка только слетятся в большем
количестве, если начать их прихлопывать. Так что смысла в этом нет. «Когда
имеешь дело с лесными насекомыми, – говорила мать Триши, – надо вжиться в образ
лошади. Представить себе, что у тебя есть хвост, и махать им, отгоняя
кровососов».
Стоя у сваленного дерева, отгоняя насекомых, но не убивая
их, Триша выбрала ориентиром высокую сосну, растущую в сорока ярдах от нее… в
сорока ярдах к северу, если она не перепутала стороны света. Она подошла к
сосне и оглянулась, едва коснувшись шершавой коры, посмотрела на сваленное
дерево. Она шла по прямой? Похоже на то.
Приободрившись, она нацелилась на несколько сбившихся в
кучку кустов, усыпанных ярко-красными ягодами. Во время одной из познавательных
прогулок мать обратила внимание Триши на такие же ягоды. Та заявила, что это
смертельно ядовитые птичьи ягоды. Так, во всяком случае, утверждала Пепси Робишо.
Куилла рассмеялась и сказала следующее: «Твоя знаменитая Пепси, как выясняется,
знает далеко не всё. И это радует. Это митчелла, и в ее ягодах нет никакого
яда. По вкусу они напоминают жевательную резинку „Тиберри“, ту, что продается в
розовых пачках». Мать Триши бросила несколько ягод в рот. А поскольку она не
упала и не забилась в конвульсиях, Триша последовала ее примеру. Ей показалось,
что запахом ягоды похожи на таблетки, которые освежают дыхание. Такие
зелененькие, от них еще словно покалывает небо и десны.
Триша подошла к кустам, подумала о том, чтобы сорвать
несколько ягод, хотя бы для того, чтобы еще больше поднять настроение, но в
последний момент передумала. Голода она не чувствовала, а насчет настроения…
Триша вдохнула пряный запах матовых зеленых листьев (также съедобных, по словам
Куиллы, хотя Триша никогда их не пробовала – она же, в конце концов, не лесной
сурок), затем посмотрела на сосну. Убедилась, что по-прежнему идет по прямой
линии, и наметила третий ориентир: на этот раз валун, чем-то напоминающий шляпу
из старого черно-белого фильма. Следующим ориентиром стали три растущие рядом
березы. От берез она медленно направилась к роскошным папоротникам, растущим на
склоне.
Триша все свое внимание концентрировала на ориентирах, даже
не оглядывалась, пока шла к следующему, поэтому, лишь подойдя к папоротникам
она поняла, что смотрит на чащобу. Идти от ориентира к ориентиру – дело
хорошее, и Триша полагала, что шла по прямой… да только не уводила ли эта
прямая от цели? Она, конечно, могла лишь ненамного отклониться от нужного
направления, но в том, что отклонилась, Триша не сомневалась. Потому что в
противном случае она давно бы уже вышла на тропу. Еще бы, она отмахала…
– Господи, – выдохнула Триша, и дрожь в собственном голосе
очень ей не понравилась, – да я прошла милю. Как минимум, милю.
Кровососы окружили ее со всех сторон. Мокрец и мошка висели
перед глазами, отвратительные комары облюбовали уши, и их надсадный писк сводил
с ума. Триша попыталась прихлопнуть одного, промахнулась, только больно
стукнула себя по уху. Она понимала, что должна сдерживаться. Рукоприкладство ни
к чему хорошему привести не могло. Она бы только наставила себе синяков, как
один смешной персонаж в старом мультфильме.
Триша скинула рюкзак, присела на корточки, расстегнула
ремни, откинула клапан, раскрыла рюкзак. Синее пластиковое пончо; бумажный
пакет с ленчем, она собирала его сама; «Геймбой» и крем от загара (вот он
оказался совершенно ни к чему: солнце давно скрылось за облаками, меж которыми
остались лишь редкие синие прогалины); бутылка с водой и бутылка с «Сэдж», ее
любимой газировкой; пачка «Туинкиз», печенья с кремовой начинкой, и пачка
картофельных чипсов. Но никакого спрея от насекомых. Как будто она этого не
знала? Вот Триша и намазалась кремом от загара, пусть отпугивает хотя бы мошку,
и убрала все в рюкзак. Вновь достала пачку «Туинкиз», но после короткого
колебания вернула в рюкзак. Она совершенно не чувствовала голода. Вообще-то она
любила печенье с кремом, хотя и понимала, что не должна налегать на сладости,
иначе к четырнадцати годам ее лицо превратится в один огромный прыщ.
А ведь ты можешь и не дожить до четырнадцати лет, заметил
внутренний голос. Такой ледяной и пугающий. Такого от внутреннего голоса она не
ожидала. Пригрела змею на груди. Ты можешь не выбраться из этих лесов.
– Заткнись, заткнись, заткнись, – прошептала Триша, накинула
клапан, затянула пряжки. Покончив с этим, начала подниматься… потом замерла,
упершись одним коленом в мягкую землю у папоротника, вскинув голову, словно
принюхиваясь к воздуху, как делает это олененок, впервые оторвавшийся от
материнского бока. Только Триша не принюхивалась: она вслушивалась, попытавшись
отключить все остальные органы чувств.
Легкий ветерок шелестел в верхушках сосен. Пронзительно
пищали комары (отвратительные, поганые насекомые). Долбил дерево дятел. Где-то
далеко каркала ворона. А еще дальше, на границе слышимости, жужжал самолет.
Никаких голосов с тропы. Ни единого голоса. Словно тропа, ведущая в
Норт-Конуэй, провалилась сквозь землю. А когда жужжание самолета окончательно затихло,
Триша смирилась с тем, что придется взглянуть правде в глаза.
Она поднялась. На каждую ногу подвесили по гире, неприятная
тяжесть чувствовалась и в животе. Голова стала напоминать наполненный легким
газом шар, привязанный к свинцовой плите. Триша осознала, что находится в
полном одиночестве, начисто отрезанная от себе подобных. Каким-то образом она
перешла границу, покинула игровое поле и очутилась в таком месте, где правила,
по которым она привыкла жить, больше не действовали.
– Эй! – закричала Триша. – Эй, кто-нибудь, вы меня слышите?
Вы меня слышите? Эй! – Она замолчала, в надежде услышать ответ, не услышала и в
отчаянии завопила: – Помогите мне, я заблудилась! Помогите, я заблудилась!
