Конечно, поначалу имела место некоторая толкотня – но Мазур,
рыкнув еще грознее, кому поддал по мягкому месту прикладом автомата, кого
просто подбодрил ненормативной лексикой, не делая скидок на пол и возраст. Дело
наладилось, лишний раз доказывая, что армейские порядки порой незаменимы и в
мирной гражданской жизни. Народец в хорошем темпе кинулся таскать пожитки из
палаток к грузовику. Мазур стоял посреди этой суматохи, дирижируя энергичными
жестами и рявканьем. Когда атаман заворочался с твердым намерением ожить, без
раздумий успокоил его пинком в брюхо. Махнул повеселевшему Котовскому и, когда
тот подошел, приказал:
– Давай Томку в нашу машину, быстренько!
Он не засекал время, но все равно осталось впечатление, что
археологический народец сработал с опережением. Даже храпевшего Буряковского
закинули в кузов так сноровисто, словно это был мешок с ватой.
– Отставить! – рявкнул Мазур, когда археологи
растерянно затоптались возле опустевших палаток. – Нашли о чем думать... В
кузов все и валяйте отсюда! До города, не оглядываясь! Там у них милиция есть,
пожалуетесь... Бей по газам, орелик! – махнул он шоферу.
Грузовик, ревя и подпрыгивая на колдобинах, пролетел по
широкой прогалине, выскочил на дорогу и припустил по ней так, что вмиг скрылся
из виду. Мазур огляделся. Печурка так и дымила себе, от нее приятно пахло
мясным супчиком.
– Придется как-то это дело замазывать... – сказал
он, остывши.
– Замажем, Степаныч, – пообещал Котовский. –
Есть у нас в городе подвязочки, все будет в ажуре... – Он покрутил
головой. – А ты у нас проворный...
– Это называется – профессионализм, – сказал Мазур
устало. – Что же с этим-то делать...
– Сейчас сделаем, – пообещал Котовский, осклабясь.
Он подобрал карабин, окончательно дослал патрон в ствол и выстрелил
два раза, ловко и быстро передернув затвор.
Вмиг очнувшийся атаман взвыл, как та собака из анекдота –
нечеловеческим голосом, задергался в пыли, суча ногами. Мазур констатировал,
что обе нижних конечности у него прострелены качественно – но не испытывал ни
жалости, ни неудобства. Он слишком долго прожил на неправильной стороне улицы,
где разумная жестокость по отношению к врагу считается обычнейшим делом...
– Вот так оно будет справедливо, – сказал
Котовский, хищно раздувая ноздри. – Ноженьки собственной рубашкой
перевязать можно, где-то тут лошадки привязаны... Если очень захочет, до своего
улуса доберется. А не доберется, такое уж у него невезение. Я ему благородно и
великодушно давал шанс... У тебя, Степаныч, часом, нет моральных возражений или
гуманных поправок?
– Да нет, – сказал Мазур угрюмо. – Вот только
что нам с твоим парнишкой делать?
– Не в Шантарск же вести на лафете, – сказал
Котовский устало. – Коли уж такая судьба у человека. Нет времени
торжественные похороны устраивать с венками и речами. Погоди, я только у него
ксиву заберу. В городе замажем потом...
* * *
...Он гнал джип по петлястым проселочным дорогам, нимало не
жалея дорогущую машину. Мазур держался обеими руками – правой за скобу над
головой, левой за панель – но все равно, мотало, как в бурю. На заднем сиденье
подкидывало Томку, так и не проронившую за это время ни словечка. Пару раз
Мазур видел в зеркало заднего вида ее физиономию – отрешенную, унылую. Ну, что
поделать, некогда утирать слезки и гладить по голове...
– Тома, ты живая там? – громко спросил Котовский,
отчаянно вертя руль вправо-влево.
– Живая, – насупленно отозвалась она. – Что
там случилось? На голову свалились, как Шварценеггеры...
– А ведь вовремя свалились, Томочка? – хохотнул
лысый. – Не слышу благодарностей...
– Спасибо, – буркнула она. – Так что
случилось?
– Да ничего, честное слово. У папы взыграли отцовские
чувства, этак резко, знаешь ли...
– Врете ведь.
– Гадом буду...
– Врете.
– Да ладно, – сказал Котовский. – Что ты, как
прокурор... Ничего страшного не случилось. Просто тебе какое-то время надо
побыть у папы на глазах и под присмотром, только-то и всего... Ты чего ерзаешь,
Степаныч?
Мазур показал ему мобильник – во время прыжка с перекатом он
приземлился аккурат тем боком, где в кармане был телефон, и крохотный импортный
агрегат пришел в полную негодность.
– Наплевать, – фыркнул Котовский. – Нашел о
чем жалеть... Новый подарим. Главное, красиво выкрутились. Я тебя, скажу чистую
правдочку, зауважал. Прав был Папа, цены тебе нет – а ты еще, чудило, поначалу
прибеднялся и отбрыкивался... Я тебе вот что скажу от всей души...
Он умолк, вцепился в руль. Машину вдруг дернуло, словно
неведомая сила поддала ей в днище. Секундой позже джип повело
вправо-влево-вправо – и лысый затормозил, шипя сквозь зубы и ругаясь
шепотом. «Крузер» кое-как остановился, его трясло и подбрасывало так, словно
покрышек уже не было, и машина ехала на ободах.
Приоткрыв дверь и высунувшись, Котовский выругался уже
громко, выключил мотор и почему-то выхватил пистолет. Мазур, выглянув в свою
дверь, реагировал не менее воинственно – перегнувшись, схватил с заднего
сиденья автомат, короткий АКСУ, передернул затвор и рявкнул:
– Вон из машины!
Не дожидаясь реакции спутников, выскочил сам, распахнул
заднюю дверцу и бесцеремонно выдернул Тому. Поставил рядом с собой на обочине,
отвернулся, наведя автомат в поисках хоть какой-то цели. Подбежавший к нему
Котовский вновь запустил матерную руладу.
Все четыре колеса спущены, покрышки успело изжевать. Они
стояли на узкой дороге, с обеих сторон подступал лес, а позади, метрах в
тридцати, из разметанной колесами земли торчало множество узких, наклонных
клинышков-лезвий...
Не было особенных загадок. Мазур видел уже, что они попали в
засаду. Кто-то опытный и умелый размотал поперек дороги нечто вроде «ежа» или
«дикобраза», мастерски замаскировав землей – и все четыре покрышки вспороло
мгновенно, переведя их в пехоту...
Он показал рукой. Лысый матернулся в знак того, что понял.
Покосился на Мазура с таким видом, словно ждал команды...
Дальнейшее произошло совершенно беззвучно. Стояла тишина,
зеленела тайга по обе стороны дороги – только у Котовского вдруг появилась во
лбу аккуратная дырочка с темными краями, лицо его в единый миг неуловимо
изменилось, и он, знакомо, расслабленно обрушиваясь, повалился навзничь под
отчаянный Томин визг.
Мазур чувствовал себя голым посреди необозримой пустыни – их
могли продырявить в десяти местах с десяти точек, а он все еще не видел меж
окружающих деревьев ни малейшего шевеления, не мог определить, сколько их
там...
Однако успел прикинуть траекторию выстрела, свалившего
напарника – и выпустил в том направлении пару коротких очередей. В такой
ситуации никогда не знаешь наверняка, заметили тебя в чащобе или нет – а потому
неведомый стрелок на всякий случай малость притихнет...
