— Знакомо, — сказал я. — Так что там у них было с теми, кто слабее?
— Ну, если вкратце, то один раз дело кончилось полной ассимиляцией колонистов-сварогов Северной империи с коренным населением и образованием новой цивилизации. В другом же случае после войны, тянувшейся почти двести лет, свароги-южане были вынуждены отступить и покинуть вожделенную планету.
— Оказалась не по зубам? — усмехнулся я.
— В широком смысле — да. Хотя им хватало военной силы и ресурсов для того, чтобы уничтожить всех сопротивляющихся до последнего человека. И даже не сопротивляющихся.
— И почему не уничтожили?
— Думаю, просто испугались.
— Собственной жестокости? — догадался я.
— Можно, наверное, сказать и так. Не смогли перейти некую границу внутри себя. И это хорошо — подтверждает, что в человеческой природе заложены не только тяга к агрессии и уничтожению себе подобных, но и милосердие.
— Звучит банально, — заметил я, — но надежду, как всегда, внушает. А негуманоиды? Им-то человеческая природа должны быть по барабану.
— Вероятно, понятия о добре и зле универсальны для всех разумных рас во Вселенной, — сказал Оскар и, усмехнувшись, добавил: — Как ни банально это звучит.
— Живи сам и давай жить другим, — пробормотала Марта.
— Именно.
— Так. — Я посмотрел на часы. — Начало четвёртого ночи — самое гиблое время для анализа и прочих интеллектуальных упражнений. Тем более что мы ни к чему так и не пришли.
— А к чему мы должны были прийти? — поинтересовался Оскар.
— Ну, вообще-то я надеялся отыскать хотя бы подобие внешней причины.
— Потому что если есть внешняя причина, то всегда отыщется возможность её устранения?
— Да. Или хотя бы тень такой возможности. Но вижу, что это бесполезно. Во всяком случае, на данном этапе. Или таковой причины вовсе нет, или наш уровень информированности недостаточно высок.
— И какие отсюда выводы? — осведомилась Марта.
— Выводов целых два, — сказал я. — Первый: айредам надо как-то помочь. Чем скорее, тем лучше. Как именно, ещё не знаю, но подозреваю, что кому-то из нас придётся отправиться в опасную командировку. И второй: прямо сейчас надо идти и ещё минут двести поспать. Ибо башка всё равно хреново соображает и энтузиазм почти на нуле.
— Верное решение, — одобрил Оскар. — Идите, я подежурю.
— Ты сможешь уснуть? — спросила Марта, когда мы покинули машинный зал и встали на живую дорожку. — Я — вряд ли.
— Поэтому предлагаю спать у меня. — Я обнял Марту за талию и привлёк к себе. — Уверен, что мы сумеем отвлечь друг друга от скорбных мыслей по поводу умирающих айредов, несчастных киркхуркхов и всех прочих бед и катастроф обитаемой Вселенной.
— А это не будет выглядеть слишком цинично с нашей стороны? — задумчиво осведомилась Марта.
Лучшего ответа, чем поцеловать её в тёплые податливые губы, я не нашёл.
Глава 26
Раньше, до того семирежды проклятого дня, когда Ржавая Смерть явилась в Брашен и расположилась в нём наглой, жестокой и полновластной хозяйкой, густой лес, полный зверья, птицы (и рыбы в притоках Браши — а уж в самой Браше и подавно!) — начинался в полутора-двух сотнях шагов от городских стен. И стоя на сторожевой башне во время дежурства знакомого дружинника (а кто не нарушает уставы? нет таких), можно было глядеть не наглядеться на простирающееся до горизонта зелёное море и вдыхать полной грудью сладкий, напоенный запахом цветов и листьев, грибов и ягод воздух.
Это летом.
Но и зимой, когда на землю и лес вокруг города и на сам город ложились большие снега, тоже было хорошо.
Особенно ясным, не слишком морозным днём. Деревья спят до весны, укутавшись в снежные, сверкающие под солнцем мириадами разноцветных искр шубы; тянутся к ярко-синему небу белые дымки из труб окрестных деревень; из ближайшей пекарни поднимается вверх и доносится до площадки башни тёплый хлебный дух, и отчётливо слышен в лесу одинокий стук топора — видать, кому-то не хватило дров на зиму или ещё какая домашняя нужда выгнала человека из тёплой хаты. А ночью, когда звёзды, словно живые, шевелят своими длинными лучами, от мороза слипаются ноздри и далеко разносится волчий вой… Эх, чего там говорить! Были времена, да все кончились. Теперь лес отступил от стен Брашена чуть не до самого горизонта — одни пни торчат там, где раньше весело шумела под ветром листва, и воздух пахнет не грибами да ягодами, а жирной гарью от погребальных костров и печей, в которых пережигают известь.
Извести нынче требуется много.
Для того, чтобы сжечь все трупы, дров уже не хватает. Вот и нашли способ — валят умерших за ночь в Лисий овраг да засыпают сверху известью, чтобы съела она тела вместе с заразой. И водой поливать не надо — дожди этим страшным летом не заставляют себя долго ждать.
Йовен Столеда — ещё месяц назад ученик, а нынче волею обстоятельств уже городской лекарь — уселся на пол, прислонившись спиной к тесаным брёвнам навершия сторожевой башни (лавок для дозорных здесь не предусматривалось — нечего рассиживаться на посту!) и едва слышно вздохнул.
На самом деле ему хотелось завыть в голос. Но его учитель, старый Ронва Умелый, не избежавший объятий Ржавой Смерти и три дня назад ушедший в овраг с известью вслед за сотнями и сотнями брашенцев, всегда говорил: «Истинный лекарь уверен в себе, доброжелателен, верит в лучшее и не выказывает своих истинных чувств ни на людях, ни в одиночестве. Особенно в одиночестве, потому что в такие минуты Бог особенно пристально наблюдает за человеком». Йовен искренне любил своего учителя, а посему всегда старался следовать его наставлениям. Даже если они напрямую и не касались избранного им искусства и ремесла лекаря.
А завыть Йовену было от чего. За последний месяц в одном только Брашене Ржавая Смерть забрала около восьми тысяч жизней, начиная от младенцев и заканчивая дряхлыми стариками. Тем самым сократив численность горожан до неполных двадцати тысяч. Это при том, что ещё совсем недавно в стольном городе жило и здравствовало не менее шестидесяти, а то и все семьдесят тысяч айредов.
Разумеется, не всех из недостающих ныне сорока-пятидесяти тысяч настигла Ржавая Смерть. Кто-то умер от старости, кто-то от других болезней, некоторые сгорели и задохнулись в пожарах, вспыхивающих в разных концах города чуть ли не ежедневно, очень многие покинули Брашен в надежде на то, что им удастся где-то спрятаться и отсидеться до лучших времен. Но, насколько Йовену было известно, отсидеться нигде и никому не удалось. Не только его страна, но и вся населённая айредами земля в сотнях дней пешего и конного пути на закат и восход была нынче под властью Ржавой Смерти, не щадящей ни молодых, ни старых, ни женщин, ни мужчин.
И все — князья и дружинники, попы, монахи и купцы, ремесленники, вольные пахари, рабы, лекари, знахари и колдуны с ведьмами, разбойники и последние нищие на церковных папертях — были бессильны что-либо сделать. Курьеры-горевестники, посланные сильными мира сего во все концы земли для того, чтобы сообщить о беде ближним и дальним соседям и, быть может, отыскать лекарство от болезни, возвращались ни с чем или чаще всего не возвращались вовсе.
