Он вспомнил, как час назад они со Стихарем прорывались сюда, на берег реки, и тряхнул головой, отгоняя кошмар тех минут.
"Не уберег. Не уберег ребят, командир".
В голову вползла циничная мысль о том, что в живых остались, в общем-то, самые опытные и умелые: Малышев, Стихарь, Вешняк, Онищенко, Степанов... На войне подобное случается редко, но все же случается. С этими бойцами, пожалуй, можно и прорваться. Да и немцы, судя по всему, не лыком шиты. Вот один черноволосый широкоплечий пулеметчик Майер чего стоит! Тяжелый "МГ-42" в его волосатых руках, кажется, живет какой-то своей злой, опасной и целеустремленной жизнью... И рыжий Шнайдер ловок, черт, ничего не скажешь. Ну, а командир ихний, обер-лейтенант Хельмут Дитц... Велга покосился на долговязого белокурого Дигца, пристроившегося в трех шагах от него у обломка такой же колонны. Почувствовав на себе взгляд русского лейтенанта, немец поднял голову и вопросительно вздернул светлые тонкие брови.
- Все нормально, - заставил себя улыбнуться Велга.
Черт, сразу так вот очень трудно привыкнугь, что этот "обер" в серо-зеленом (глаза б на него не смотрели!) мундире, с Железным крестом II степени и "Знаком участника пехотных штурмовых атак" на груди, с исправным и грозным на ближней и средней дистанции пистолетом-пулеметом "МП-39" на худых коленях, с "парабеллумом" в кобуре и парой-тройкой стопатронных магазинов в подсумке, в пыльных добротных высоких офицерских сапогах, что этот проклятый ариец, которого еще вчера следовало если не убить на месте, то тут же взять в плен и с пристрастием допросить, сейчас ему, советскому лейтенанту Велге Александру Ивановичу, добрый союзник и чуть ли не друг...
- Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант!
Задумавшись, Александр не заметил, как к нему неслышно подошел сбоку Валерка Стихарь и тронул за рукав гимнастерки.
- Что? - недовольно, оттого что его застали врасплох, глянул на ростовчанина Александр.
- Там с вами раненые поговорить хотят. С вами и с немецким обер-лейтенантом тоже. Господин обер-лейтенант! - позвал он.
Дитц быстро поднялся и подошел. Пришлось встать и Велге.
- Что случилось? - осведомился немец.
- С нами хотят поговорить раненые, - объяснил ему Велга.
- Раненые? - Дитц повернул голову и посмотрел туда, где у дальней стены лежали и сидели восемь раненых солдат. Шестеро из них не могли ходить самостоятельно, а еще двое хоть и передвигались, но вряд ли смогли бы одолеть и сотню метров. - Что ж, пошли поговорим.
При виде приближающихся командиров немецкий ефрейтор с перевязанной головой и грудью попытался подняться, но Велга его остановил:
- Сидите, сидите, ефрейтор. В чем дело?
- Господин... господа... - неуверенно начал ефрейтор и беспомощно оглянулся на своих товарищей, ища поддержки.
Велга и Дитц переглянулись.
- Тут такое дело, товарищ лейтенант, и вы, господин обер-лейтенант, обстоятельно вступил лежащий рядом Степан Коломийцев - бывший крестьянин из-под Чернигова и самый старый боец во взводе (недавно ему исполнилось сорок три года). - Сейчас, видно по всему, гроза начнется страшенная. Вам всем, которые целы и не ранены, прорываться надо. А мы здесь останемся - вас прикроем. Не говорите ничего, товарищ лейтенант! - Он слегка повысил голос, заметив, что Велга открыл было рот для возражений. - Ничего говорить не надо. Мы тут с товарищами посовещались... Позвали Валеру с его переводной машинкой и посовещались, значит. И все решили. Вам, здоровым, нас все одно всех не унести. По двое на каждого - это уже шестнадцать человек требуется, а вас всего пятнадцать. Да и носилок нет, и сделать их не из чего. А нам... Чем черт не шутит. Откроем огонь, создадим видимость, что нас тут много, а потом сдадимся. Может, убьют, а может, и нет. Немцы, камрады то есть, согласны. Нет у нас другого выхода. А вы, если вырветесь, уж как-нибудь исхитритесь всыпать этим сволочам, что нас сюда кинули, по первое число. Патронов нам много оставлять не надо, патроны больше вам пригодятся. Ну и гранат пяток, пожалуй. Вот... - Он помолчал и добавил, твердо глядя прямо в глаза Велге: - По-другому нельзя, лейтенант. Если выживешь и - чего только не бывает! - вернешься домой, расскажи моим, что их муж и отец погиб смертью храбрых. А где и как погиб, не рассказывай - подумают еще, что смеешься над ними или умом тронулся. Сочини что-нибудь, ладно?
- Ладно, - кивнул Велга и судорожно сглотнул.
- Храбрецы, - тихо, но отчетливо сказал стоящий рядом Дитц. - Мы не забудем вас.
Он поднял худое лицо к небу, и первые крупные капли дождя упали на его лоб.
ГЛАВА 6
Сначала налетел ветер. Порывистый, как юноша-поэт, и грубый, словно унтер-офицер с двадцатилетней выслугой, он поднял с морщинистой старой земли центнеры песка пополам с пылью и швырнул это желто-серое месиво на сварогов и землян. А когда те, задыхаясь и кашляя, выхаркнули пыль из легких, небо над головой вначале резко почернело, а потом раскололось надвое. И тут же, секунда в секунду, воздух сотряс такой грохот, что казалось, разорвутся барабанные перепонки и никто и никогда уже ничего не услышит в этом мире. Ниагары ледяной воды хлынули отвесно вниз. В ослепительных вспышках света (молнии били почти беспрерывно, будто кто-то включил гигантский стробоскоп на этом шоу природы) они застывали и принимали вид причудливой стеклянной стены, пронизанной и насквозь насыщенной холодным голубым огнем. Все вокруг потонуло во мраке, слепящем огне, жутком грохоте и потоках воды.
- За мной! - крикнул Велга, и его голос никто не услышал.
- Вперед! - крикнул Дитц, и гром стократно перекрыл его голос.
Но солдаты поняли приказ и, пригибаясь, озверев от грозы и безвыходности положения, пошли на прорыв.
В этом бою каждый полностью рассчитывал только на себя, потому что уже с пяти шагов человеческая фигура размывалась и теряла очертания, а с шести и вовсе пропадала за сплошной стеной ливня и мрака.
Молнии слепили.
После очередной вспышки перед глазами плавали оранжевые пятна, и зрение не успевало адаптироваться, как тут же следовала другая, за ней третья... и так без конца.
Это был прорыв наугад, во тьму и ливень, в грохот и слепящий свет. Лишь вспышки выстрелов в промежутках между молниями помогали кое-как ориентироваться, и Велга убил двоих, пока вырвался на склон долины. Где-то сзади еще стреляли, но он не останавливаясь бежал вверх по склону, скользя по грязи и мокрой траве, падая и подымаясь, и понимая, что единственное, чем он может помочь своим бойцам, - это остаться в живых.
Десять человек - русские и немцы - все, что осталось от двух взводов разведки, измученным маршем, под проливным дождем продвигались выше в горы, и за усталыми спинами солдат умирала гроза и последний Бой, который давали врагу их оставшиеся товарищи.
Слух еще улавливал отдаленные автоматные очереди, частые винтовочные выстрелы да изредка - хлопки гранат, но вскоре наступила тишина, нарушаемая лишь шелестом утихающего дождя да надсадным дыханием измотанных людей.
