Неожиданно зеленая точка сделалась большой, замигала, затрепетал как бабочка крыльями, и исчезла.
– Заглушили... – разочарованно произнес Эдуард.
Со звуковым каналом тоже было неладно. После уличного шума раздалось звонкое птичье пение – это Викула вошел в кафе «Пегас», а затем вдруг пошла трансляция радиостанции «Маяк».
Эдуард еще пытался бороться – настраивал канал, искал сигнал, потом полез в схему. Полковник, понаблюдав, лишь махнул рукой:
– Бесполезно, Эдуард. Они нас вычислили. Глушат.
Эдуард потер ладонью залысину на голове:
– Можно поехать, понаблюдать. Посмотреть на их лица.
– Не советую, майор. Роман – страшный человек.
Эдуард поднялся и сказал:
– Надо ехать.
– Я никуда не поеду. Погони не для меня. И потом, что мы можем изменить?
Эдуард припарковался за углом дома, в котором находился «Пегас». Вышел на бульвар, сел на лавку напротив кафе. Окна закрывали гирлянды растений, наверное, плюща, и сквозь них Эдуард увидел перса. Тот смотрел прямо на него. Эдуард за плющом не видел ни Викулы, ни Романа и не знал, что юноша, который смотрит сейчас на него, сидит за одним столом с Викулой. А потом на него накатила дремота. Провалился в сон.
Очнулся словно от толчка. Солнце бьет прямо в лицо, и не понять, куда и зачем его занесло. «Ви-кула» – всплыло в голове.
Эдуард бросился к дверям кафе. Стремительно ворвался внутрь. Немногочисленные посетители недоуменно смотрели в его сторону. А Викулы не было. «Вот и все. Зачем меня, холера, на лавку понесло? Сразу надо было сюда! Если бы сразу...»
Вечером в квартире Колокольниковых раздался звонок.
– Алло, можно Викулу?
– Викула в отъезде, – ответила Ириша. – Можно узнать, кто его спрашивает?
– Это его друг, Грязев Эдуард.
– Это вы его приглашали на рыбалку?
– Я.
– Тогда я должна вам выговорить. Вы же хорошо знаете, что ему пить нельзя. У него же очень больная печень. После вашей рыбалки у него был страшный приступ. Пришлось давать «ношпу». Вы же взрослый человек...
Ирина говорила с искренним возмущением. Но «вы же взрослый человек» произнесла с интонацией обиженного ребенка. Эдуард усмехнулся. Она, папина-мамина дочь, лишь недавно начав жизнь «взрослого человека», все еще делила мир на взрослых и всех остальных.
– Ради бога, Ирочка, простите уж великодушно. Знаете, как бывает в мужской компании? Больше этого не повторится...
– Во-первых, я вам не Ирочка. А во-вторых, я хочу вас предупредить...
– Считайте, уже предупредили, – перебил Эдуард. – Скажите, Ирина, а куда он уехал?
– В Англию, – с ноткой превосходства сообщила она. – На месяц в командировку.
– Он вам так сказал?
– Они заехали с Романом Викторовичем. Издательство, благодаря хлопотам Романа Викторовича, предоставило поездку в Англию.
– Ах, издательство, ну-ну.
– Представьте себе. Что вы еще хотели узнать?
– Не обижайтесь, бога ради, Ира. Я уже все узнал и даю самое честное слово не спаивать больше нашего драгоценного Викулу.
– Ладно уж, так я вам и поверила. Пейте, конечно, но ведь всему надо меру знать.
– Вы правы. До-свидания, Ирина.
Эдуард повесил трубку.
– В Англию, говорит, укатил. На месяц.
– Вот видите, – не моргнув, ответил полковник, словно именно это и ожидал услышать. – Наш план сработал.
Эдуард только усмехнулся в усы.
* * *
На Землю Викула вернулся через три недели. Что с ним было в кристалле-инкубаторе, он не помнил. Вошел в поток света – и все, растворился. Потом так же внезапно появился из света.
Вышел из роддома. Посмотрел на руку – что оно такое, лебес? Рука была все та же, с теми же волосами, родинками и шрамом на тыльной стороне кисти. Даже ногти отросли.
«Мое – не мое. Главное, чтобы тело по-прежнему служило мне, – подумал он, – а лебес, вещество – не один ли черт?»
Его и в самом деле не очень волновала замена тела. «Не волнует, ты смотри, – снова подумал он. – Наверное, это и есть полная задница. Интересно, что еще теперь меня не волнует?»
Его встречали пятеро марсианцев. Не успел он рассмотреть их лица, как пейзаж долины сменился странным видом. Этот мир, или эта его новая грань, оказывается, был многослойным. По-земному голубое небо, прямо в нем струились светящиеся облака, проструивались друг через друга. Водили хороводы деревья, а рядом с ними полыхали языки зеленого пламени – другая материальность деревьев. Были и здания, странной, попирающей закон тяготения архитектуры. Белые и розовые, выбрасывающие далеко вверх стрелы башен; где-то очень высоко они вдруг распускались веером арок, дуг, волнообразных лепестков. Реки здесь текли-вились снизу вверх и наоборот, сверху вниз, вовсе не ведая ни верха, ни низа, окутанные легким туманом, то серебристым, то сиреневым. Из тумана выныривали стаи птиц, а может быть, это брызги воды становились птицами. И повсюду возникали разноцветные сполохи – так марсианцы обозначали свое присутствие в этом мире или в этой его грани.
На месте пятерых встречающих передавалась пятью цветами небольшая радуга. Викула увидел себя каким-то ее новым оттенком и шагнул – слился с радугой.
Он в этот момент многое знал и многое чувствовал. Тончайшие оттенки удовольствия. Это удовольствие имело объем, пространственное звучание, что ли. А то, что сейчас знал Викула, человеческим языком выразить невозможно.
Но словно зазвенела крепкая упорная струна, и Викула вновь оказался в долине Города Солнца. Рядом с ним стоял перс, и больше никого не было.
– Как обещал, – улыбнулся юноша.
Викула вспомнил, что перс обещал вернуть его на Землю. Возвращаться не хотелось.
– Передумал, русс?
– Не знаю. Может, то был не я?
– Не валяй ваньку, русс. Потом труднее будет вернуться. Или ты все дела свои на Земле уже сделал? По всем счетам заплачено? Ты ведь знаешь, что возвратиться сюда можешь в любой момент. Твоя родина теперь Марс.
И что-то прокрутилось в голове Викулы. «Две родины – как-то слишком. Надо бы посетить первую. Если она все еще родина, то второй быть не может».
– Правильно, русс. Настоящая родина не отпустит. Вот и узнаешь – кто ты теперь.
Викуле вспомнилось, как тяжела, груба и абсурдна земная жизнь. Возвращаться было просто страшно.
– Что со мной, перс? Я боюсь Земли. Мне страшно. А ведь там было и хорошее...
– Я тебя отвезу, и ты решишь – было или все еще есть:'
